Джон Макдональд - Тепло твоих рук

Своим видом он напоминает шерифа из скверного фильма. Крупный, тяжеловесный, седовласый, с громким грубым голосом, в ковбойской шляпе, с пистолетом на поясе и сверкающим серебром значком. Употребление виски на протяжении сорока лет заставило поломаться немало сосудов на его лице, отчего он выглядел человеком, основное время проводящим вне стен своего кабинета. Участие в дешевом политиканстве на протяжении сорока лет сформировало в нем убежденность, что самая тяжкая ошибка — нанести кому-нибудь обиду.

— Рад видеть тебя. Фенн! Действительно рад! Будто камень с души свалился. Совсем редко вижу тебя. У тебя все нормально?

Когда я сообщил, что мне от него требовалось, его веселость как ветром сдуло. Своим видом он стал похож на ребенка, который хочет, чтобы неким волшебным образом все повернулось на добрый лад.

— Не так это, Фенн, просто, как ты думаешь. Совсем не просто.

— Большая часть территории округа Брук занимает нагорье, шериф.

— Зачем мне об этом напоминать, когда я сам могу взглянуть на карту.

— Разве никто не нарушает закон в районе холмов?

— Нарушают и частенько, ты и сам это прекрасно знаешь. Но у меня там с ребятами договор. — Он тяжело поднялся и вперевалку придвинулся к карте на стене. Я последовал за ним. — Посмотри, вот тут есть лишь три городка, достаточно крупных, чтобы там хоть как-то можно было следить за соблюдением закона. Это Лорел Вэлли, Стоуни Ридж и Айронвилл, в каждом из них имеется начальник полиции с парой сотрудников, служебный автомобиль и место, куда сажать пьянчуг. В четырех поселках работает по полисмену, вроде как здесь у нас, да только там они в полиции по совместительству. Так уж повелось, что свои проблемы они на месте решают — если не произойдет убийство, изнасилование или что-то в этом роде или же, бывает, менее тяжелое преступление, но по каким-нибудь причинам им не хочется, чтобы этим делом занимался мировой судья, вот тогда они меня приглашают, и мы отправляемся туда, чтобы привезти сюда кого требуется, проводим дознание и все такое. Вот тут проходит дорога номер 882, единственная, по которой ездят патрульные машины полиции штата, правда не слишком часто, и — никогда по ночам. Ребята, которые там наверху живут, они сами в своих делах разбираться любят. Я с ними отлично сработался, Фенн, долго налаживал с ними отношения, и самый быстрый способ отправить все это в тартарары — это послать кого-нибудь туда вынюхивать, что да как. Им придется не по нраву, если я, или ты, или какие-нибудь патрульные, или парни из налоговой инспекции заявятся туда как снег на голову.

— Бу Хадсон был погостеприимней.

— Не оттого, что был шерифом. Он к тому же взял к себе в заместители парочку парней из тех мест, чтобы блюли его интересы. В тот миг, как закончился срок его работы, парни эти исчезли. Горный участок моего округа — это шестьдесят миль на сорок, итого, Фенн, две тысячи четыреста квадратных миль, в основном косогоры, где обитает шесть или семь тысяч людей — отчаявшихся, многие из которых готовы выстрелом сбить у тебя шляпу с головы, если ты хоть на шаг заступишь на ту землю, что они считают своей собственностью. И тебе, Фенн, известно, что кое-кто пытался укрыться в тех краях, но рано или поздно возникали стычки с местными, и для пришлых это кончилось плохо.

Мне вспомнилось, что Лэрри Бринт рассказывал мне о случае, произошедшем в первые годы депрессии. Однажды ночью возле здания суда оказался припаркован автомобиль с номерами штата Кентукки. Выяснилось, что брошенный автомобиль принадлежал одному бизнесмену из Лексингтона, который вместе с двумя приятелями отправился на нагорье поохотиться на оленей. Все их снаряжение было сложено в машине, даже ружья. Прошло более года, когда с холмов просочился слух, что на их бивуак случайно набрела пятнадцатилетняя девушка, ее угостили виски, а затем обошлись с ней неподобающим образом. Кто эта девушка, установлено так и не было. Предполагалось, хотя подтвердить это не удалось, что случай произошел в районе Стоуни Риджа. В том, что случилось с тремя мужчинами, особых неясностей не было. Один из них оставался на переднем сиденье рядом с местом водителя, двое других были привязаны поперек капота их «ласалля» крупной модели — подобно тому, как была бы привязана туша оленя после охоты на нагорье. Все трое были убиты выстрелами в верхнюю часть позвоночника — точно так же опытный стрелок прикончил бы бегущего оленя.

— Но Макейрэн сам выходец с холмов.

— В таком случае у него, скорее всего, проблем не будет. Хотел бы спросить одну вещь у тебя, Фенн. Сколько в тех краях таких, кого бы ты был рад засадить?

Я пожал плечами.

— Тридцать, сорок, не знаю точно.

— Часто они спускаются в город, чтобы даты тебе такой шанс?

— Слышать о таком не доводилось.

— А сам ты пытался притащить их сюда?

— Пока не понял что к чему. Однажды некий долговязый и худощавый старикан отправил в больницу двух молодых здоровенных полицейских. Он сбил их с ног, потоптался на них, а их пистолеты засунул в почтовый ящик на углу. Я установил, что он живет в Лорел Вэлли, узнал его имя. Но добиться, чтобы его там арестовали, мне не удавалось. Тогда, взяв отгул, я сам отправился в те края, надеясь припугнуть его и привезти с собой назад. Он выслушал меня очень вежливо, затем поехал следом за мной в своей старенькой машине и в Лорел Вэлли представил меня пяти гражданам, имевшим намерение под присягой подтвердить, что старина Том вот уже год не спускался в Брук-сити. Когда я уже собрался уезжать, он наклонился к окну моей машины и сказал: «Премного благодарен вам за вашу доброту. Я запросто докажу, что ни в жизнь не был возле города в тот вечер, когда чего-то там случилось. А вообще-то я вечерком тогда застрял около одной витрины, колечки симпатичные разглядывал, как вдруг сзади появились два молодых лба, по карманам давай меня хлопать, пихать стали да еще жижей навозной обозвали. Я им сказал, чтоб руки при себе держали, так нет, стали смеяться и за бороду дергать, ну а у меня нрав такой, что я всю жизнь от него излечиться хочу, да не удается. Вот я и всыпал им и домой вернулся раньше, чем планировал. Если бы чувствовал, что плохое что сделал, босиком бы по снегу пошел на себя заявить. А этим двоим молодцам вы там скажите, что взрослых уважать надо бы. Вы мне тут говорите, что они написали, что пьян я был. Будь я тогда выпивши, от них бы вообще мокрое место осталось, никаких бы сообщений не успели бы сочинить. Мне когда двадцать три стукнуло, я в свой день рождения принял крепко, так пришел в себя через месяц, в пятистах милях от дома, без копейки в кармане. Домой шел одиннадцать дней и ночей и поклялся, что в рот спиртного не возьму больше. Заговорили бы вы со мной вначале грубо — катились бы давно отсюда колбасой». Он кивнул и отошел от машины, длинный и несгибающийся, как часовая стрелка.