Джейн Арбор - Кипарисовая аллея

— И как вы собираетесь поступить? Сами все расскажете его матери или подождете его приезда?

На другом конце провода возникла пауза.

— Тут надо подумать, — сказал Леоне. — Например, как вы относитесь к такой идее, чтобы его мать узнала эту новость от вас?

— От меня?!

— Как будто бы вы получили от Микеле письмо, — продолжал Леоне, рассуждая вслух. — По-моему, от него вполне можно было бы ожидать такого шага. Если бы он действительно бросил вас, он наверняка бы захотел повиниться перед вами и попросить прощения.

Аликс попыталась возразить:

— Вряд ли он стал бы писать мне сюда — скорее всего он бы подумал, что меня тут давно нет.

— Вполне резонно, — ответил Леоне. — Но Микеле мог считать, что мы перешлем вам это письмо, где бы вы ни были. Он мог проявить естественное беспокойство о матери, поинтересоваться у вас, как она себя чувствовала, когда вы якобы покидали виллу, и сообщить, что собирается появиться дома. Думаю, о таком письме вы вполне могли бы сказать моей мачехе.

Аликс растерялась:

— Опять очередное вранье! Пожалуйста, только не это!

— Если это и было бы моей последней просьбой к вам перед тем, как довести начатое до логического конца, думаю, это не помешало бы вам и ей остаться друзьями. Неужели, покинув наш дом, вы поспешили бы забыть о нем навсегда?

— Вы должны знать, что это не так, — сказала Аликс, из последних сил сдерживаясь, чтобы не выдать своих чувств. — И конечно, мне бы хотелось, чтобы синьора думала обо мне хорошо.

— Тогда согласитесь, что эта идея с письмом Микеле послужила бы этой цели наилучшим образом, — убеждал ее Леоне. — И предоставьте все мне. Нас никто не подслушивает?

Аликс сказала, что нет, и в свою очередь попросила:

— Пожалуйста, будьте добры к Баптисте, когда встретитесь с нею!

— Добрее, чем в свое время к вам? — пошутил он.

— Ну, терпимее, что ли… Не так требовательны.

Леоне рассмеялся:

— Не забывайте: она теперь Париджи, и мне придется принять ее такой, какая она есть. У меня нет другого выбора. А что касается требовательности, то, видите ли, в своей работе я привык ожидать лучшего от любого материала, с которым имею дело, — будь то агат, оникс, стекло, золото или хрусталь. Точно так же я никогда не жду от них большего, чем они могут дать мне. И в этом смысле ни один из этих материалов еще ни разу не подвел меня. Поэтому прошу вас, не говорите о требовательности.

— Хорошо, — согласилась Аликс. — Если я вас правильно поняла, во мне вы нашли то, чего ожидали. Хотя, должна признаться, впервые меня называют чьим-то «материалом».

— И вы находите это обидным? Но в моем списке было и золото.

— И что же?

— Золото можно обработать, ему можно придать изящную форму, но после плавки оно всегда остается таким же чистым, без примесей, как и до нее. Но вы, Аликс, думаю, стерпите подобное сравнение. У вас слишком развит инстинкт самосохранения. Если только, конечно, ваша итальянская половина не возьмет верх над английской рассудительностью и вы…

— И я не, начну швыряться предметами? — Аликс была уязвлена.

— Вот именно. Только должен предупредить заранее: я прекрасно справлюсь, если вы начнете неистовствовать и швыряться предметами.

— Вот как? Интересно, как же вы справитесь?

— Как всякий нормальный мужчина, — ответил он. — Только что-то не похоже, чтобы вы были готовы продемонстрировать мне это. Это совершенно не в вашем духе. Вы, как были, останетесь золотом. Чистым, блестящим и, к сожалению, невостребованным, — прибавил он и повесил трубку.

Невостребованным! Если бы он только знал, как больно было ей признать эту правду!

Ожидая запланированного письма от Микеле, Аликс полагала, что у нее будет возможность прочесть его наедине, прежде чем ознакомить с ним его мать. Поэтому она оказалась неподготовленной, застигнутой врасплох, когда во дворике, где они сидели с синьорой, вдруг появилась Венеция и, бросив письмо ей на колени, сказала:

— Тебе. Пришло по почте. Почерк Микеле. Долго собирался, ничего не скажешь.

— Мне? От Микеле?

— Аликс, милая, он наконец написал тебе! — радостно воскликнула синьора.

Притворяясь, что удивлена, Аликс взяла письмо и воскликнула:

— На конверте штамп Браччиано. Это… — Она вопросительно посмотрела на Венецию, стараясь выиграть время.

— Предместье на северо-западе. На озере Браччиано. Прямо скажем, не слишком далеко забрался. Интересно, что он там делает? Может, все-таки прочтешь? По-моему, тетя Дора имеет право знать. К тому же после всего, что было, это письмо вряд ли окажется любовным, — ядовито заметила Венеция.

— Да, вряд ли, — сухо согласилась Аликс. — Оно вряд ли может быть личным. — И, прочтя в глазах Доры Париджи едва сдерживаемый интерес, Аликс сказала: — Микеле должен был написать вам, а не мне. Так что можно я прочту вам его вслух? Или, быть может, вы хотите прочесть его сами?

— Ну, зачем же? Ведь оно пришло тебе. Возьми его к себе в комнату и там прочтешь. А я только рада буду слышать, что Микеле жив и здоров. Даже если он не собирается вернуться. — Голос синьоры слегка дрожал.

Аликс распечатала конверт и сказала:

— Пожалуйста… Я хочу, чтобы вы послушали, что там написано… Что бы там ни было.

Письмо слово в слово было похоже на устные наброски Леоне, и Аликс могла бы подумать, что он попросту продиктовал его Микеле. Однако все, что там было написано, звучало натурально и убедительно и выглядело как искреннее раскаяние Микеле в том, что он бросил Аликс и сбежал из дома. Синьора слушала молча, и лишь дважды — когда она узнала о его женитьбе и работе — у нее перехватило дыхание. Аликс еще раз убедилась в правоте Леоне. Лишь приписка к основному письму вызвала у нее неподдельное удивление. Вот что она прочла:

«К тому времени, когда ты получишь это письмо, Леоне уже тоже будет знать обо всем. Если ты еще поддерживаешь контакт с виллой, пожалуйста, сделай так, чтобы мама простила меня, и скажи ей, что я вернусь с Баптистой не раньше, чем смогу в определенном смысле порадовать ее. Весной, если все будет хорошо, на свет появится наш сын и мамин первый внук. Пожалуйста, Аликс, будь великодушной, чтобы простить и порадоваться за нас!

М.»

Аликс закончила читать в полной тишине, красноречиво говорившей о счастливом изумлении синьоры и прерванной язвительным замечанием Венеции:

— Да, судя по всему, наш мальчик вляпался по первое число! Но он пишет, что ты знаешь эту… Как ее там? Баптисту… Ты видела ее? Так ради бога скажи, что она собой представляет? Наверное, такая же, как и все его прежние девицы?