Эдриан Маршалл - Улыбнись, малышка

— Нет, все-таки ты была права!

— Что? — поинтересовалась я, вынырнув из вязкого болота своих мыслей.

— Ты что, не слушала?!

— Я задумалась и пропустила несколько последних строчек, — повинилась я перед кузеном.

— А я-то понадеялся на твою светлую голову. Вот он, наш П.К. собственной персоной. Слушай теперь внимательно. Майлс начал читать: — Это невозможно, немыслимо, нев… нес… Черт побери, если бы я был ее учителем, то, клянусь, заставил бы ее переписывать «Американскую трагедию» до тех пор, пока ее почерк не стал бы идеальным! Это невозможно, немыслимо, невероятно, но он жив! Он все-таки жив! Я вил… ах видела … Я видела его так же ям… а, ясно, как в своих вспом… вом… воспоминаниях… Черт возьми! Мой П.К. жив! Мой едет… едит… единственный возли… возлюбленный, надо полагать, жив и приехал, чтобы унести… увезти, забрать меня с собой! Он приехал в Адамс тайном… тайком, его никто еще не видел. Я … треплю… треклю… а, конечно же трепещу, ну как же я не понял?! Я трепещу при мысли, что он может встретиться с Родериком. Слама… Слава богу, пока мне удавилось… Черт!.. улыбнулось… ага, удалось … отворить… отравить?! отговорить его от этой затеи. Слава богу, пока мне удалось отговорить его от этой затеи. П.К. дал мне время подумать, собраться с мыслями. Я должна … смешить?! грешить?! ах решить, как буду говоритьс … мучиной… наверное, с мужчиной, с которым прочила… прожила столько лет без любви. Я должна поговорить с мужчиной, с которым прожила столько лет без любви … Уф… — От напряжения лоб Майлса покрылся капельками пота, он отер их рукавом рубашки и посмотрел на меня. — Ну как тебе все это? А наш Толстяк божился, что экспертиза не ошибается! И на старуху бывает проруха…

— Нужно читать дальше, — убежденно заявила я. — У этой истории должен быть финал, и мы до него доберемся. Хочешь, я тебя сменю, Майлс?

— Нет, — упрямо покачал головой он. — Я обещал, что ты не будешь сегодня мучить свои зеленые глаза, и сдержу обещание.

Чтение продолжилось. Не буду воспроизводить эти муки, в которых мой дорогой благородный кузен, можно сказать, рожал перевод прабабкиного творения, ограничусь лишь кратким пересказом.

Итак, П.К., то есть Пол Кодри — а мы уже не сомневались, что прабабкиным возлюбленным был именно он, — приехал в Адамс и объявился перед Элайзой. Прабабка писала, что он изменился и больше всего эти перемены коснулись внешности. Упомянула она и следы от болезни на его коже, и хромоту. Кстати, я оказалась права: Пол Кодри начал хромать на правую ногу уже после того, как вернулся из своей поездки.

Выяснив, что бывшая невеста вышла замуж вовсе не по любви, а скорее от отчаяния, он заявил, что хочет быть с ней и не видит никаких препятствий в том, что она замужем и у нее есть ребенок. Пол Кодри сказал, что готов воспитывать маленького Доуэлла, как собственного сына, и даже усыновить его, если это будет возможно.

Мою несчастную прабабку раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она безмерно любила Пола Кодри и готова была уехать с ним хоть на край света, с другой — она ужасно боялась реакции Родерика, который, как ей казалось, способен на все что угодно, лишь бы не дать ей уйти.

При этом Элайза была уверена, что Родерик будет ставить ей препоны вовсе не потому, что так сильно ее любит: как собственник, холивший свое мужское «эго», он не мог допустить, что жена бросит его и уйдет к человеку, которого всегда любила.

Больше всего Элайза боялась, что муж не захочет отдать ей Доуэлла: со своими деньгами и связями Родерик вполне мог лишить мать прав на собственного ребенка.

Пол же по-прежнему был небогат. Ему удалось сколотить небольшое состояние, которого вполне хватило бы на скромную жизнь для троих, но по сравнению с деньгами Родерика оно было ничтожным. Впрочем, этот вопрос интересовал Элайзу совершенно не из меркантильных соображений. Она понимала, что деньги могут решить многое, а потому ужасно боялась, что Родерик воспользуется ими, чтобы отобрать у нее ребенка.

Бедняжке было не с кем даже посоветоваться — все приходилось держать в тайне. Умиравшая от счастья и раздираемая страхом, она обращалась к своему дневнику как к единственному советчику и помощнику.

В конце концов Элайза приняла решение бежать, оставив Родерику письмо, в котором собиралась рассказать ему всю правду, и полагалась лишь на то, что он не станет предпринимать попыток разыскать ее.

Влюбленные выбрали день, когда Родерик меньше всего будет интересоваться семейными делами — у одного из его приятелей намечалась большая гулянка, которую Родерик, разумеется, не мог пропустить, — и условились о встрече. Пол должен был дождаться ухода Родерика и спрятаться в каком-нибудь месте неподалеку от дома. Элайза же должна была собрать все необходимое и ожидать того момента, когда муж вернется домой и уляжется спать.

Упомянула Элайза и о ссоре, которая произошла у нее с мужем за день до побега: Родерик, по ее словам, весь день искал предлог, чтобы устроить ей сцену. Элайза даже предположила, что муж что-то заподозрил, но весь следующий день он был абсолютно спокоен — даже снизошел до того, чтобы извиниться перед ней, — и следующим вечером, как ни в чем не бывало, отправился на гулянку к другу.

Но напрасно мы с Майлсом трепетали в предвкушении развязки, потому что следующей записью прабабка описывала похороны деда, состоявшиеся через несколько дней после предполагаемой даты так и не осуществленного побега. Это подтверждало мои подозрения о том, что Пол Кодри погиб в тот день, когда случился пожар, но не проливало света на эту загадочную и жуткую историю.

Описание похорон было достаточно сухим и не слишком пространным, но все-таки было в нем и кое-что любопытное.

«В.С., чья гулянка могла бы стать предметом обсуждения всех фермеров на ближайшие пару недель, если бы не случился пожар, подошел ко мне, чтобы выразить соболезнования. «Жалко нашего Рода, — обратился ко мне В. С. — Он всегда был душой компании. Умел человек веселиться. И женщины его любили, ты уж прости меня, Элайза, но это так. Еще бы, красавец писаный! А как одевался? Один только его медальон чего стоил — все на него смотрели, все о нем расспрашивали. Какие деньги за него предлагали, но Род отказывался его продать. Кстати, что с ним стало?» «С медальоном? — холодея, спросила я и, с трудом подбирая слова, соврала — Я решила похоронить его… с Родериком». Конечно, в моих словах была крупица правды… Но только безумец мог бы назвать такое похоронами».