Дениз Робинс - Сладостная горечь

Венеция совершенно не обращала внимания на Майка. Ее заботило только одно – успокоить дочь. Ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть Мейбл, плачущей навзрыд. Она поцеловала дочь, и та, обняв Венецию за шею, начала сбивчиво рассказывать, что произошло. Майк постоянно перебивал ее. Наконец Венеция, так ничего не поняв из их объяснений, попыталась сама во всем разобраться. Она повернулась к Майку. В тот момент ее лицо напоминало маску, горели лишь одни глаза, и в них он прочел нечто, близкое к ненависти.

– Убирайся отсюда и оставь нас!

– Если я уберусь, то знай… – начал он на повышенных тонах.

– Мне наплевать! – оборвала его Венеция. – Уйди.

– Ты и твоя драгоценная дочь… – закричал яростно Майк, но остановился и, повернувшись, зашагал по коридору. Вскоре с шумом хлопнула дверь гардеробной.

Мейбл прильнула к матери, пытаясь справиться с рыданиями.

– Мамочка!.. Ты, кажется, слышала нас. Разве это не ужасно? Я не собиралась рассказывать… я пыталась собраться с мыслями и решить, что делать, мамочка… я знала, что ты расстроишься, и бабушка так сказала, когда я была у нее на каникулах… Ну вот, теперь тебе все известно.

Венеция, не зная, как быть, держала дрожащие руки девушки в своих и слушала, содрогаясь от того, что рассказывала ей срывающимся голосом Мейбл. Бедная девочка, подумала она. Ужасно, что она оказалась втянутой в эту грязную историю. Неудивительно, что с ней случилась истерика. Откуда знать пятнадцатилетней девушке, что делать в таких случаях?

– Что ты слышала, мама? – спросила Мейбл, заикаясь.

– Я слышала, что он обозвал тебя ябедой и что ты больше здесь не покажешься, если не пообещаешь ему о чем-то молчать, – ровным голосом произнесла Венеция, отрешенно глядя на дочь.

– Тогда я расскажу тебе… – начала Мейбл.

– Нет! – внезапно остановила ее Венеция. – Не надо. До тех пор, пока ты сама не захочешь сделать это, не говори ничего.

– Вообще-то я бы хотела, – чуть не плача, продолжала Мейбл, – это беспокоит меня, и я не хочу ничего скрывать от тебя, мамочка. Мы никогда ничего не таили друг от друга.

– Нет, никогда.

– Что ты имела в виду, – спросила немного погодя Венеция, – когда говорила бабушке, что это может расстроить меня, дорогая?

– Когда это случилось в первый раз.

– В первый раз? – переспросила Венеция, и в ее мягких карих глазах застыло выражение муки. – Я не совсем понимаю тебя, милая. А что произошло этой ночью? Я думаю, ты должна рассказать мне.

Из уст дочери Венеция услышала путаный и взволнованный рассказ о встрече в саду. И о встрече отчима с Джикс Лоусон в лесу. Значит, Майк все это время обманывал ее! Не зря у нее щемило сердце, когда Джикс приехала к ним на рождественские танцы. Венеция представила, как эти двое стоят под лунным светом, а Мейбл видит их, прижавшихся друг к другу, У Венеции закружилась голова. Майк смешал ее с грязью, равно как и ее дочь. И этот последний грех она никогда ему не простит.

Наконец Венеции удалось успокоить Мейбл, и та затихла.

– Я хочу, чтобы ты снова легла в кровать и попыталась заснуть, – глухим голосом произнесла Венеция. – Не думай больше об этом. Все кончено. Я извиняюсь перед тобой… – она запнулась, – за Майка. Должно быть, он слишком много выпил. Я уверена, что на самом деле он не хотел так поступать. Если не хочешь, можешь с ним не встречаться, но что бы ни случилось, обещаю тебе, что никто и никогда не заставит нас разлучиться, если мы хотим быть вместе.

– Мамочка, дорогая, как я рада! – ответила Мейбл, обнимая мать за шею.

– Ради такого случая я принесу тебе завтрак в постель, – сказала Венеция. – На твоем месте я не ездила бы сегодня на охоту.

– И не поеду, – согласилась с матерью Мейбл, утыкаясь разгоряченным и заплаканным лицом в подушку.

Венеция поцеловала ее, сказала несколько успокаивающих слов и вышла из комнаты.

Майка она искать не стала, прошла в свою спальню и начала, как во сне, одеваться.

Вошел Майк, как всегда уверенный в себе. У него было время хорошенько все обдумать и решить, что самое лучшее – это отвергать все и строить из себя невинного мальчика.

– Послушай, дорогая… кажется, мы попали в ураган. Я совершенно измочален. А ты?

Венеция была слишком потрясена, чтобы отвечать.

– Я в самом деле ничего не понимаю, – продолжал он. – Может быть, ты просветишь меня? Ребенок вбил себе в голову сумасшедшую идею, будто бы я…

Дальше он не смог говорить, поскольку Венеция, обычно спокойная, полная достоинства и умеющая себя сдерживать, яростно взглянула на него, подобно тигрице, защищающей своего детеныша, побелела и, содрогаясь от гнева, сказала:

– Ты законченный подонок. Мне наплевать, чем вы там с Джикс занимались, но как ты посмел так вести себя с Мейбл?!

Настала очередь Майка онеметь. Такой он Венецию никогда не видел.

Из-под густых загнутых ресниц, которые всегда так нравились Венеции, он украдкой взглянул на жену и хрипло произнес:

– Ты говоришь довольно злые вещи, не так ли?

Венеция схватила рукой свое дешевое ожерелье и с такой силой дернула его, что цепочка осталась болтаться в ее пальцах. Она швырнула его на стол. Ее губы дрожали.

– Как ты смел разговаривать с Мейбл подобным образом? – повторила она. – Как ты смел угрожать ей? Ты запугивал ее, боясь, что она расскажет мне о твоих проделках. Что может быть презреннее?

Майк покраснел. Он осознавал, что не может найти удовлетворительного объяснения, и принялся бормотать всевозможные извинения. Утром у него болела голова после перепоя. Он встретил Мейбл у ее комнаты, идя по коридору вниз за сигаретой. Она принялась отпускать шутки в его адрес и грозилась рассказать о инциденте в саду. Ябед он терпеть не может, и поэтому в сердцах накричал на нее. Само собой разумеется, что он не придавал этому значения. Да разве Венеция не верит ему, прожив с ним столько времени? Сгоряча наговорить можно что угодно. Он и мухи не обидит! Девочка ему очень нравится, она просто вывела его из себя!

Не проронив ни слова, Венеция выслушала его речь. Для нее эти слова ничего не значили. Она была уверена, что он лжет.

Мало-помалу Венеция стала остывать. В комнате становилось светлее. О, эта комната, которую она украсила и убрала с такой любовью, где началась ее новая жизнь! Здесь она поверила в идеальную любовь и изведала ее восторги. Ее захлестнули воспоминания о прежних днях, и от этого на сердце стало еще тяжелее. Ее ноги задрожали и подкосились. Чтобы не упасть, она села на кровать и закрыла лицо руками.

– Майк, Майк, как ты мог! – прошептала она.

Исполненный горя, этот ее вопрос пробил броню высокомерия и себялюбия, и Майк почувствовал себя последним негодяем.