Шарлотта Хьюз - Плут

В день возвращения Кетти она прибралась в доме и приготовила ее любимую еду и потратила массу времени, приводя себя в порядок. Она похудела, косметика не могла скрыть темные круги под глазами. Сидя на диване в прихожей, она почувствовала, как сердце судорожно забилось, когда на подъездной дорожке показался красный автомобиль Дикона. Она вскочила и побежала встречать дочь.

Когда она заключила ее в свои объятия, девочка выглядела здоровой, загорелой и счастливой. Коуди лишь смутно ощущала Дикона, который вытаскивал чемоданы из багажника.

— Я так рада, что ты дома, — прошептала она на ухо дочери. Глаза ее тотчас наполнились слезами.

— Бог мой, ма! — проговорила Кетти. — Я всего-то не была дома две недели, а ты ведешь себя, словно я пробыла пять лет в Анголе с Корпусом Мира.

Коуди засмеялась ее проявлению эмоциональности, сделала шаг назад и хорошенько на нее посмотрела.

— Ты прекрасно выглядишь. У тебя новый наряд?

Кетти кивнула и бросила на Дикона обожающий взгляд.

— Папка мне его купил.

— Папка? — Коуди взглянула на Дикона и увидела, что он гордо улыбается, глядя на дочь. Он встретился с Коуди взглядом и, хотя улыбка несколько выцвела, взгляд не стал презрительным, как последний раз.

— Ты зайдешь на минутку? — проговорила она. — Выпить чего-нибудь холодненького?

Он кивнул.

— Да. Конечно.

Затем обратился к дочери:

— Нам нужен кран, чтобы перетащить все чемоданы и тюки, — подмигнул он и потащил багаж к лестнице.

— Ты приобрела новый гардероб? — спросила Коуди у дочери.

Кетти развеселилась:

— Мы это сделали. Папка столько всего накупил.

Коуди натужно улыбнулась:

— Понимаю.

— Кто-нибудь звонил, — спросила Кетти, как только переступила порог.

— Телефон не переставал звонить весь день. Я положила записку на твою кровать.

— Извини, — бросила Кетти Дикону. — Я лучше проверю, не случилось ли здесь чего-либо важного, пока меня не было.

С этими словами она поспешила из комнаты.

Дикон положил багаж на пол и прошел за Коуди на кухню, где она налила ему стакан чаю со льдом.

— Кажется, Кетти неплохо повеселилась, — проговорила она. Он отпил чай.

— А тебя это волнует? Его вопрос удивил ее.

— А почему это не должно меня волновать?

— Ты не выглядишь счастливой. Это все из-за моих покупок, да?

— Я не могу покупать ей такие дорогие вещи, Дикон. До сих пор ее вкусы были довольно умеренны. Я видела у нее новые тенниски по сто долларов или больше. Что я должна буду делать, когда она из них вырастет, если все, что мне доступно, я покупаю в дешевой лавчонке?

— Я послал тебе солидный чек, который с лихвой покрывает пару теннисок. На что ты потратила деньги?

Коуди начала злиться.

— О, как всегда, — проговорила она с сарказмом. — Купила себе роскошное белье, наняла мужика и обжиралась черной икрой. На что еще, не помню.

— Но ты уж точно не истратила их на одежду для Кетти…

Это вывело ее из себя. Что, черт возьми, он себе воображает?

— Давай начистоту, Дикон. Я вполне обходилась без тебя все эти годы. Я не хотела, чтобы она считала, что деньги решают все. А если тебя интересует, куда пошел твой чек, вот он.

Она схватила банковскую книгу и сунула ему в руку.

— Я начала откладывать для нее деньги к тому времени, когда она пойдет в колледж.

— Я уже позаботился о ее образовании. Эти деньги предназначены на одежду и развлечения.

— Моей дочери не надо полуторатысячного пособия в месяц!

— Нашей дочери. И я не ожидаю, что ты будешь со мной состязаться. Но я ее отец, и, естественно, хочу, чтобы у нее было все, что надо.

Коуди покачала головой.

— Возможно, это и норма для твоего окружения, Дикон, но мы здесь полагаем иначе. Я согласна отпускать Кетти навещать тебя, но никогда не соглашусь позволить испортить все то хорошее, чему я ее научила.

Она сделала паузу и заговорила тише:

— Кроме того, ты же не хочешь, чтобы она любила тебя только из-за дорогих подарков. Пусть она любит тебя таким, как ты есть и кто ты есть. Как своего отца.

— Мастерица ты читать мораль, Коуди. После всего, что ты сделала.

— Дикон! Я бы попросила тебя оставить этот дом прежде, чем я тебя отсюда вышвырну!

Заметив его удивленный взгляд, Коуди продолжала:

— Мне надоело слышать, как я испортила твою жизнь! Он не ответил, и она опять продолжала:

— Я считала, что делаю тебе одолжение, ты не понял? Ты думаешь, я не знала, как тебе была ненавистна бедность? Представь себе, знала. И я вовсе не хотела, чтобы ты возненавидел меня за то, что я отняла у тебя шанс и заставила отказаться от своей мечты и работать на текстильной фабрике.

Голос у нее сломался.

— Посмотри на это теперь. У тебя все есть: деньги, слава, власть. Вероятно, все, что ты хочешь.

Ему впервые пришла в голову мысль, что Коуди, возможно, страдала не меньше, чем он. Что, может быть, она пошла ради него на жертвы. Все время он чувствовал себя обманутым, отвергнутым, одураченным за свою любовь к ней. Теперь он понял, что она так же любила его. Любила настолько, чтобы дать ему свободу. Что-то шевельнулось в его душе. Она обманула его, но сделала это ради любви. Она хотела, чтобы он осуществил свои мечты. Осознание того, что она сделала это ради него, потрясло его до глубины души.

Он никогда не знал такой неэгоистичной заботы о себе. Но ведь он не знал и никого похожего на Коуди. Он смутился.

— Все это не имеет значения без тебя, — проговорил он.

Коуди почувствовала, что вот-вот заплачет.

— Дикон, я сожалею, если сделала тебе больно и еще более сожалею, что обманула тебя в связи с Кетти. Я думала, что поступаю правильно, я тебя любила и не хотела, чтобы что-то стояло на пути твоего счастья.

Она сглотнула.

— Даже я. Даже… наша дочь. Я знаю, что для нас все уже слишком поздно, но не для Кетти. Кетти еще жить и жить…

Он не плакал с того дня, как похоронил сестру, но он помнил признаки приближающихся слез. Сердце болело, а глаза горели. Когда он заговорил, голос его дрожал:

— Так мы и сделаем, Коуди.

Сначала Коуди решила, что не поняла его. Она подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее.

— Что ты говоришь?

— Что еще ничего не поздно. Я хочу начать сначала, Она сделала шаг назад и покачала головой.

— Я не могу, Дикон. Мы теперь совсем другие.

— Мы те же, что и были всегда, — нежно улыбнулся он. — Только нам не надо ни от кого прятаться.

— Я не это имела в виду. Мне не нужно поместье в Мемфисе. Я не хочу проводить три четверти своего времени в одиночестве, пока ты колесишь по стране. Я не хочу делить тебя с любой кучкой людей, которую ты встретишь в дороге.