Алекс Вуд - Истинный джентльмен

Перед тем как выбежать из зала, Вероника на секунду задержалась около меня. Вуаль на моей шляпке была опущена, но она безошибочно узнала меня. Помедлила, как будто собиралась что-то сказать, но потом передумала. Правильно, усмехнулась я под вуалью. Незачем объявлять всем, что здесь замешана другая женщина. Сохрани свое лицо до конца…

Невеста убежала, и спустя пару мгновений в зале поднялся страшный переполох. Все повскакивали со своих мест, начали что-то говорить, кто-то бросился вслед за Вероникой, кто-то подбежал к Мишелю. Я одна оставалась спокойной в этой суматохе, хотя мне больше всех хотелось шуметь и хлопать в ладоши. Я так и представляла себе речь, с которой можно обратиться к этим испуганным людям.

– Не стоит огорчаться! Одна невеста сбежала, но у Мишеля есть наготове другая, еще более красивая. И, уж поверьте мне, гораздо более любимая!

Как удачно я нарядилась сегодня в розовое. Не белое, конечно, но тоже вполне свадебный цвет. Если только Мишель сообразит и не струсит, мы сможем пожениться прямо сейчас…

Но, конечно, это было бы чересчур. Даже я понимала это. Пусть все волнения улягутся. Мишель еще не понимает, как нам повезло. Теперь он сможет быть со мной без всякого ущерба для своей совести. Кто обвинит брошенного жениха? Ему будут сочувствовать, над ним будут посмеиваться, но обвинять его не будут. Ах, какая же Вероника все-таки умница!

Я незаметно выскользнула из зала. Еще не время попадаться Мишелю на глаза. Он может решить, что я специально все подстроила, чтобы опозорить его. Сейчас он помнит лишь о том, что от него сбежала невеста. Но завтра он осознает, какой подарок Вероника преподнесла нам обоим…

Как я и предполагала, я увидела его на следующий день. Он пришел в театр и сел в первый ряд партера. Мне было плохо видно его лицо, но, когда я вышла на сцену и меня приветствовали аплодисментами, я разглядела Мишеля в первом ряду…

Миг триумфа был настолько сладок, что у меня немного закружилась голова. Надо же, такого я не испытывала даже тогда, когда мне впервые стоя рукоплескали в Ла Скала… Интересная тема для размышлений: кто все-таки сильнее во мне, женщина или певица? Судя по всему, выходило, что женщина…

Но и пела я в тот вечер так, как никогда раньше. Весь мир замер у моих ног в ожидании одной улыбки. Я пела о несчастной любви, и слезы катились из глаз моих слушателей. Я пела о счастье и радости и чувствовала, как зрители возрождаются к жизни. Я повелевала сердцами и душами, и эта власть пьянила меня. Пусть все сходят с ума от любви к Селин Дарнье! Что такое другие женщины по сравнению со мной? Жалкие бледные тени, недостойные и взгляда…

Я пела и невольно думала о Веронике Маунтрой. Как я могла опуститься до ревности к этому созданию? Как могла усомниться в чувствах Мишеля? Если он и отказывался видеться со мной, так только из-за ложной гордости. Ах, он обещался Веронике… И я всерьез полагала, что она чем-то зацепила его! Как глупо. Где сейчас Вероника Маунтрой? А Мишель? Сидит у моих ног и ждет окончания спектакля, чтобы во всем повиниться. Я не буду с ним слишком строгой. Мы и так потеряли очень много времени…

Спектакль закончился, и аплодисменты чуть не оглушили меня. Как все-таки я ошибалась, считая англичан сухими и чопорными! Они не менее страстные, чем итальянцы, и так же способны оценить прекрасное исполнение… Меня забросали цветами, и, хотя принимать букеты от поклонников мне было всегда приятно, сейчас я мысленно желала, чтобы все это быстрее закончилось. Я физически ощущала нетерпение Мишеля, хотя не видела его. Он где-то здесь, в толпе обезумевших мужчин, которые обступили сцену в надежде дотронуться до края моего платья. Каждый из них отдал бы полжизни, чтобы оказаться на месте Мишеля…

Какими бы долгими ни были аплодисменты, но и они наконец стали затухать.

– Мне нужно отдохнуть, – сообщила я тем, кто намеревался последовать за мной в гримерку, чтобы выпить там по бокалу шампанского. – Извините, друзья, но сегодня я слишком устала.

Никто не стал спорить, хотя по лицам я видела, насколько они разочарованы. Они привыкли к своему привилегированному положению, и терять даже один вечер им было нестерпимо жаль. Но меня ждал Мишель, и я не имела права подвергать его лишним мучениям. Мальчик и так достаточно настрадался…

Я закрылась у себя в гримерной, сказав служителю, чтобы не пускал ко мне никого, кроме мсье Мишеля Фоссета. Села перед зеркалом и быстро пробежалась пуховкой по лицу. Еще не хватало, чтобы у меня блестел нос, когда придет Мишель. Но я зря волновалась, я была как всегда безупречна…

Через десять минут, которые показались мне вечностью, в дверь наконец постучали.

– Войдите! – крикнула я по-французски. Естественно, это был Мишель. Никого другого к моей гримерке просто не подпустили бы.

Он был бледен и серьезен, но глаза его горели. Я бросилась к нему на шею, как в сцене… ах, мало, что ли, у меня было таких сцен! Но Мишель отнюдь не торопился стиснуть меня в объятиях. Он положил руки мне на талию и отодвинул меня от себя.

– Нам надо поговорить, Селин.

Это был тревожный звоночек. Конечно, я не против разговора, но зачем слова сейчас? Разве между нами остались какие-то недомолвки? Или же эта ненормальная девица, Вероника Маунтрой, решила к нему вернуться?

У меня неприятно засосало под ложечкой, но я с достоинством отошла от Мишеля и присела на свой стул. Он остался стоять. Я разглядывала его бледное решительное лицо, и неприятное чувство внутри меня росло и крепло. Нет, не признаваться в любви пришел он ко мне, а с дурной вестью. Неужели он так и не разобрался со своей совестью, несмотря на поступок Вероники? Ему совершенно не в чем себя упрекнуть, но кто знает, что творится в голове у мужчины!

– Я пришел попрощаться, – наконец произнес Мишель, и от мрачного тона, с которым были произнесены эти слова, мне стало совсем дурно.

– Попрощаться? Почему? – воскликнула я и вскочила со стула.

Я бросилась к Мишелю, но застыла на полдороге. На глаза навернулись слезы, я протянула к нему руки… И святой бы не выдержал! Но ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Сегодня вечером я уезжаю в Девоншир, – твердо сказал он.

Куда? Я даже повторить это жуткое название не могла. Зачем?

– За Вероникой, – ответил он на мой немой вопрос. – Она сейчас там, в поместье отца…

На мой взгляд, мадмуазель Маунтрой поступила здраво. Убежала не только из церкви, но и из Лондона. Скрылась от неудобных вопросов, которые, я была уверена, всем не терпелось ей задать.

– Не лучше ли будет оставить ее в покое? – робко спросила она. – Ведь это было ее решение…

Лицо Мишеля исказилось.