Заказ на (не)любовь (СИ) - Яфор Анна

Я бы и не осмелилась. Уж точно не теперь, когда лишилась самого дорогого в жизни. По своей собственной вине. Я не заслужила ни любовь, ни понимание, ни прощение. Не хочу попадаться ему на глаза… Это невыносимо…

— И еще кое-что, — кажется, эта женщина продумала абсолютно все, до мелочей. Как бездушная машина, от которой невозможно хоть что-то скрыть. — Не рассчитывай на то, что, увидевшись со Львом, сможешь ему обо всем рассказать. Если ты только осмелишься сделать что-то подобное…

Она неожиданно вытаскивает камеру и направляет ее на меня.

— Расскажи о том, что Невельский тебе не нужен. Что когда ты узнала, что он отец твоей дочери, захотела заполучить его. Конечно, из-за денег, в твоем положении разве можно мечтать о лучшей партии?

На мои отчаянные попытки возразить она лишь смеется.

— Ты сделаешь все, что я скажу. И это повторишь, и то, что решила отдать ему дочь, чтобы обеспечить для нее лучшее будущее. А если посмеешь когда-нибудь открыть рот… — перед моими глазами оказывается экран включенного телефона. И странные картинки с текстом, в котором написано, что я продала своего ребенка богатому отцу. Сторговалась с ним и получила приличное вознаграждение, чтобы исчезнуть из жизни Сони.

— Что это такое? — от безумия, которого все больше с каждым днем, я и сама чувствую себя сумасшедшей. Ничего не могу понять. Все до такой степени дико и бессмысленно, что в это просто невозможно поверить.

— Сверстанная статья для сразу нескольких интернет-изданий. Можешь не сомневаться, как только ты заикнешься… где-нибудь… когда-нибудь о нашем с тобой договоре, это сразу же окажется в прессе. Поверь, у меня достаточно связей, чтобы на первых полосах написали о твари, продавшей свое дитя. И я лично позабочусь, чтобы эта информация как можно скорее дошла до родителей одногруппников твоей дочки. Знаешь, какими злыми и жестокими бывают дети? Хочешь, чтобы они мусолили все это? День за днем, час за часом? Чтобы смеялись над Соней и унижали ее? Даже если ты решишь сбежать с ней, неважно куда, хоть на край света, будь уверена, я тебя найду. И ты до конца своих дней не отмоешься от этой грязи. И, самое главное, не спасешь дочку от боли и унижения. Она все узнает. И неизвестно, сможет ли простить тебя.

— Ты чудовище… — не знаю, сколько было пролито слез за эти дни. Кажется, мои глаза вообще не высыхают. — Ты же сама была матерью, как можешь творить такое? Зачем? За что?!

Ее лицо каменеет.

— Никогда больше не смей упоминать о моем сыне, дрянь! Иначе я передумаю и решу, что Соне будет лучше вообще никогда с тобой не встречаться!

Чувствую себя загнанным в клетку зверьком. Бьюсь о железные прутья, вгрызаюсь в них, ломаю ногти в попытке вырваться, но ничего не происходит. НИ-ЧЕ-ГО. У меня нет ни малейшей возможности что-то поменять. Лишь сделать, как она требует, чтобы не усложнить все еще больше. Чтобы не причинить боль Соне. Я лишь надеюсь на то, что Лев вернется домой и позаботится о ней. Будет любить по-настоящему, крепко-крепко, так, как умеет только он. Не заменит меня, но отдаст всю силу отцовских чувств. А потом, когда-нибудь, возможно, у меня будет ничтожный шанс если не вернуть дочку, то хотя бы иногда видеть ее.

И я делаю. Повторяю на камеру жуткое признание, а потом на негнущихся ногах иду в палату и умираю от боли, пожирая глазами мою малышку. Как будто можно насмотреться наперед. Надышаться, напитаться ею. Оставить в ее сердце всю свою любовь, чтобы она запомнила меня.

— Мамочка, почему ты плачешь? — Сонечка тянет руку и еще слабыми пальчиками гладит меня по щеке, стирая дорожку слез. — Не хочешь уезжать?

— Не хочу, родная! — пытаюсь сдержаться, чтобы не разрыдаться в голос и не напугать ее еще больше. — Очень не хочу!

— Тогда не едь! — тоненький голосок звенит от возмущения. — Попроси папу, пусть он отменит эту твою конмандировку! Он же твой директор, он может! Почему он не приходит? Я сама ему скажу!

Я качаю головой и целую бледное личико.

— Он скоро придет, малыш, и все время будет с тобой. Но это не папа посылает меня в командировку. Я устроилась на другую работу.

— Зачем? — изумляется Сонечка, и я продолжаю врать.

— Нужно было дать деньги за операцию, а там платили больше. Вот я и согласилась. Поэтому теперь нужно съездить по делам… в другой город, а потом я вернусь к тебе.

Очень надеюсь, что вернусь…Снова кусаю щеку, чтобы не завыть, на застонать от уничтожающей меня боли. Девочка моя драгоценная, зато ты жива и скоро начнешь ходить. И когда-нибудь поймешь меня… Может быть, поймешь. А если нет, я все равно не могу поступить иначе. Я должна была тебя спасти, любой ценой.

— Но ты же будешь мне звонить? — умоляюще смотрит дочка, и я торопливо киваю. Хорошо хоть на это мне дано разрешение. Уж не знаю, чем руководствовалась Невельская, но запрещать звонить Сонечке не стала. Может, чтобы все не выглядело слишком уж подозрительно, ведь в наше время даже с Антарктидой можно связаться. И если бы я исчезла совсем, это вызвало бы кучу вопросов. У Сони, у Льва. Вопросов, которые ЕЙ не нужны.

— Каждый день, солнышко мое. А ты будешь рассказывать мне обо всем-всем.

— И ты! — требовательно заявляет малышка, и я снова киваю.

— Конечно, и я. Буду думать о тебе каждую минуту и очень скучать.

Уже скучаю…Когда-то, изнемогая после побоев мужа, я думала, что столкнулась с настоящей болью. Когда не могла дышать и шевелиться из-за сломанных ребер, наивно полагала, что на меня свалилось непосильное испытание. А сейчас без раздумий согласилась бы пережить все это заново. Ни раз, ни два — сколько угодно, лишь бы не чувствовать, не переживать того, что происходит сейчас. Не расставаться с моей девочкой. Не уходить от нее, не выдирать из сердца. Вот только чудес не бывает. Не в моей жизни. Я зря поверила в сказку, которой так и не стать реальностью, и теперь расплачиваюсь за это. И дочь свою вынуждаю платить, ведь это из-за меня все случилось. Если бы я не влюбилась в Льва, если бы не связалась с ним, ничего бы не случилось. Мы с Соней жили бы вместе, как раньше, и никто даже не посмел бы вмешаться в наше счастье. А сейчас…

— Вам уже пора, Сонечке надо отдыхать! — вежливо, но строго заявляет вошедшая в палату медсестра. Смотрю на малышку и вижу, как начинают дрожать ее губки. Целую прохладный лобик, щеки, втягиваю нежный, по-детски волшебный аромат ее волос. Если бы я только могла остановить время! Вернуться назад, туда, где все было хорошо! Но сдерживаюсь из последних сил, сбегаю, чтобы не растягивать прощание еще дольше. Соня отвлечется, уснет, а потом будет ждать моих звонков. Из командировки. И я надеюсь, что она не будет тосковать слишком сильно, ведь понятия не имеет, как все обстоит на самом деле. Поверила в мою ложь. А для меня это — еще один повод себя ненавидеть.

Кроме этой ненависти и боли скоро не останется никаких чувств. Я выхожу в коридор и обессиленно прислоняюсь к стене. Понятия не имею, куда идти и что делать дальше. Не хочу никого видеть. И домой тоже не могу: там все слишком сильно напоминает о ней, о моей Сонечке. Каждая крошечная деталь в квартире. Там ее запах, там вещи впитали тепло ее рук и в каждом уголке чудится звонкий смех…

— Лев хочет тебя видеть, — неожиданно врывается в сознание ненавистный голос.

Я поднимаю голову, пытаясь сфокусировать взгляд на стоящей передо мной женщиной.

— Врачи разрешили посещение, и он требует, чтобы ты приехала. Представляешь, не поверил в то, что записано на видео. И в мои слова тоже.

Она совершенно спокойна и даже улыбается. А у меня нет сил пошевелиться. Могла бы, упала прямо здесь. Закрыла бы глаза, чтобы больше никогда не вставать. Ничего не видеть, не чувствовать…

Белые стены, пустынные коридоры, душный запах лекарств… Никогда не любила больницы, а после сегодняшнего дня, кажется, начну ненавидеть. Потому что это царство смерти. Здесь умирают надежды, превращаются в прах самые светлые мечты.

Я вроде бы здорова, но сердце рвется из груди, готовое разлететься на сотни крошечных осколков. И их никогда, никогда уже не собрать.