Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
Стоя у окна, Седвейг устремлялась мыслями к Гледлид. Их разделял закрытый проход между мирами, и лишь в снах владычица гуляла вместе с приёмной дочерью по дорожкам сада. Под руку с Гледлид шагала её хрупкая супруга, в чьих огромных глазах мягко сияло знание, прогоняющее страх, а под деревьями бегали и резвились две девочки – старшая, Ратибора, и младшая, Светолика.
***Ясноград сиял лунным светом под звёздным пологом ночи. Белоснежный, стройный, с прямыми улицами, садами для гуляний, водопроводом и каменными мостовыми, он представлял собой великолепный образец зодчества Нави, а на главной его площади поднималась на двадцать саженей [35] огромная статуя Лесияры. Белогорская княгиня, приподняв подбородок, устремляла зоркий и внимательный взгляд на восток, и лучи восходящего солнца всегда озаряли её лицо в первую очередь; длинный плащ складчато ниспадал до самого подножья, левой рукой государыня прижимала к себе книгу, знаменовавшую собой её учёность, а правой опиралась на меч – в знак того, что пришедший с оружием враг от него же и погибнет. Её голову венчала корона, а волосы лежали на плечах изящно выточенными волнами, будто живые. Макушка этой статуи была самой высокой точкой в городе, дворец градоначальницы немного уступал ей, а прочие здания ещё более сбавляли в росте, словно почтительно кланяясь. На прямоугольном подножье висела мраморная доска с надписью на навьем языке с переводом: «Величайшей, мудрейшей и справедливейшей из правительниц от её верноподданной Олириэн».
Сама женщина-зодчий упокоилась престольной палате дворца: Ясноград стал её лебединой песней. С грустью смотрела Лесияра на беломраморный лик выступавшей из стены стройной фигуры; сквозь щели неплотно сомкнутых век сочился мягкий свет, также мерцала и сеточка жилок на сложенных на груди руках.
«Этот город – мой дар тебе, государыня, – сказала навья незадолго до окончания работы. – В знак моей преданной любви и преклонения».
– Она спит, словно в Тихой Роще, – шепнула Ждана супруге.
К слову, уже несколько поселившихся в Яви навиев слились с деревьями – наподобие того, как уходили на покой женщины-кошки. У них образовалось что-то вроде собственной Тихой Рощи в воронецком лесу; на этой светлой полянке прорвались на поверхность и забили родником воды Тиши.
Навстречу княгине шагала управительница Яснограда и хозяйка дворца – молодая, но умная и деятельная Старшая Сестра Звенимира. Она немного напоминала саму Лесияру в юности – с такими же русо-ржаными волосами, ясными и блещущими очами оттенка вечернего неба и стремительной походкой. Сейчас она сдерживала свой быстрый шаг: на её руку опиралась супруга – княжна Любима. Она расцвела прекрасной, светлой яблонькой, и Звенимира, увидев её на княжеском пиру в честь Лаладиного дня, влюбилась без памяти. Когда у Любимы подкосились колени, и она без чувств упала в объятия счастливой избранницы, сомнений не осталось: быть свадьбе.
А следом за молодой парой шла телохранительница Ясна, с которой княжна не пожелала расстаться и при переезде в дом супруги. Верная дружинница несла на руках первую дочку Любимы и Звенимиры.
– Здравствуйте, мои родные, – с улыбкой молвила Лесияра, целуя дочь и внучку.
Её приёмный сын, молодой князь Ярослав, начал самостоятельно править в отстроенном Зимграде; он помнил своё детство, проведённое в Белых горах, а потому любил этот край, и в его сердце не было воинственных намерений. Радятко с Малом служили у него в старшей дружине – верные соратники, правая и левая рука. Так Белые горы обрели союзника не только на востоке, но и на западе. Белогорская земля стала могучим хребтом, а Воронецкое и Светлореченское княжества – широкими крыльями.
***Трещал огонь в топке, в оконце тихо царапался осенний дождик, а внутри было тепло и светло. У печки висела промокшая одёжа Соколко, а сам он, переодетый в сухое, сидел за столом напротив Яглинки – ведуньи, у которой они со страдавшей от кровотечения Берёзкой остановились на пути в Белые горы. Странные глаза ворожеи, время от времени косившие, сейчас смотрели прямо в лицо торгового гостя. Эти колдовские очи были способны вогнать в смущение кого угодно, но купец был парнем не робкого десятка.
– Ну что, кудесница, сознавайся: присушила-таки меня? – усмехнулся он в лихо подкрученные усы, посеребрённые первыми блёстками седины.
– Не делала я приворота, добрый молодец, – тёплым ручейком прожурчал в ответ голос женщины. – Знать, сердце твоё само ко мне тебя привело.
Широкая ладонь Соколко накрыла руку Яглинки, и ресницы ведуньи дрогнули, опустившись.
– Ждала тебя, гость дорогой, – чуть слышно слетело с её заалевших губ сокровенное признание. – Давно ждала.
– Ну, коли ждала, то накорми, напои да спать уложи, – не сводя с неё пристально-ласкового взгляда, молвил Соколко.
***Сложенный из камней могильный холмик среди строгих елей встретил Серебрицу приветливой тишиной. Здесь всегда было так: даже если кругом бушевала буря, то в этом местечке царил покой. Серебрица не произносила ни слова, вслушиваясь сердцем в молчание леса.
– Ну что ж, Любушка… Долго ты мне помогала, исцеляла светом своей души, да пора тебе на свободу.
Она сняла с шеи янтарное ожерелье и несколько мгновений сжимала его в руках, с болью и сомнением перебирала гладко обточенные камни, в золотистой глубине которых застряли навек букашки и семечки. Потом, решительно нахмурившись и сжав губы в нитку, рванула. Неслышно рассыпался янтарь по траве, будто слёзы солнца, а в воздухе раздался то ли всхлип, то ли смех… Ветерок коснулся лица Серебрицы, точно чья-то ласковая ладонь, и та закрыла глаза с улыбкой.
– Лети, голубушка, ты свободна, – прошептала она.
А между стволов мчался к ней ковёр-самолёт, на котором сидела, держась за шапку, Цветанка; у переднего же края полотнища стояла незнакомая девушка в зелёном плаще и серёжках из шишек хмеля, а её толстую косу оплетал живой вьюнок, свиваясь на голове в цветущую корону. В руке она сжимала длинный, выше её собственного роста, посох, оплетённый серебряными узорами. Серебрица с усмешкой приветственно подняла ладонь.
– Кого я вижу! – пробормотала она. – Сколько лет, сколько зим…
Девушка шагнула с ковра на траву и подобрала кусочек янтаря.
– Здравствуй, Серебрица. Моё имя – Светлана. А ты прочла наши мысли! – молвила она. – Мы с Цветанкой как раз хотели освободить душу её матушки, а ты уже сама сделала это.
