Дороти Вернон - Дикая и необузданная

И теперь, когда этот предполагаемый другой мрачно смотрел на нее синими, словно небо в тропиках, но злыми глазами, ей было трудно начать говорить. Но она все-таки принудила себя это сделать.

— Ты что-то слишком быстро сделался другом Кэти, Ник. Если не ты сам, то твой подхалим, действовавший по твоим указаниям. — Ей самой было неприятно оттого, что она назвала Грега подхалимом, но так было больше шансов привлечь внимание Ника. — Может, ты сделал это для того, чтобы заглушить угрызения совести? Наверное, совсем нетрудно было свалить на Фила свою вину?

Она чувствовала, что заходит слишком далеко, и сама не понимала, что заставило ее сказать эти слова, в которые она почти не верила.

Она бросила ему слишком явный вызов и с нетерпением ждала, что последует в ответ. Ник сильно бы потерял в ее глазах, если бы оставил этот выпад без внимания. Ей понадобилось призвать на помощь все свое мужество, когда лицо его потемнело от еле сдерживаемого гнева. Однако он сумел взять себя в руки и взглянул на нее с холодным презрением.

— Будем считать, что я ничего не слышал, — сквозь зубы произнес он. — Думаю, нет смысла говорить, что после этих слов я сильно в тебе разочаровался.

Что ж, этого и следовало ожидать. Хотя она и стыдилась сказанного, но отнюдь не собиралась смиренно опускать голову. Признавая свою неправоту, Линдси ни за что не сказала бы об этом Нику, во всяком случае, до тех пор, пока тот не перестал бы ее запугивать.

Вызывающе взглянув на него, Линдси устало произнесла:

— На сегодня хватит. Спокойной ночи.

— Одевайся. Я провожу тебя домой.

— Спасибо, не хочу доставлять тебе хлопоты. Я бы предпочла, чтобы меня проводил кто-нибудь другой. А еще лучше взять такси.

Ей хотелось собраться с мыслями, а может быть, дать волю слезам, уже навернувшимся на глаза, но она не могла этого сделать до тех пор, пока рядом был Ник Фарадей, не сводивший с нее взгляда.

На его лице застыло упрямое выражение. Почти не разжимая губ, он процедил:

— Я ни на кого не перекладываю свою ответственность.

— За меня ты не в ответе, — парировала она.

Он насмешливо посмотрел на нее.

— У нас и так слишком много разногласий, чтобы начинать спор еще и из-за этого. Пресса уже раструбила, что я тобой заинтересовался. Так что твое положение теперь весьма двусмысленное и таковым и останется, пока мы так или иначе не решим этот вопрос.

— Ты имеешь в виду рекламную кампанию?

Ник неопределенно пожал плечами. Помолчав несколько секунд, он сказал:

— Возможно, мы сочтем, что небольшая шумиха, поднявшаяся из-за утечки информации, не заслуживает внимания, и в таком случае рекламная кампания будет продолжена. Однако если будет принято иное решение, на всем проекте придется поставить крест. Так что, прежде чем подавать на меня в суд, советую хорошенько изучить условия контракта.

— Мне казалось, мы достаточно уважаем друг друга, Ник, — с сарказмом произнесла она. — Почему же ты пытаешься поддеть меня, предполагая, что я стану требовать деньги за несделанную работу? Теперь уже ты меня разочаровываешь.

— Выходит, мы квиты, — насмешливо произнес он. — Я все же отвезу тебя домой.

— Никак не могу понять, с чего ты взял, что отвечаешь за меня.

— В один прекрасный день я тебе, пожалуй, отвечу. А теперь иди одевайся.

Уже в машине, глядя на его руки, уверенно лежащие на руле, она пробормотала:

— В один прекрасный день ты обязательно встретишь женщину, которая не станет мириться с твоими диктаторскими замашками, и тогда наконец получишь по заслугам.

— Скажу тебе по секрету: я уже ее встретил.

— Я говорю не о Луизе, — огрызнулась она.

Он промолчал, да она и не рассчитывала на ответ. Они не проронили ни слова до самого ее дома.

— Не нужно провожать меня, — сказала Линдси очень решительно, надеясь, что это произведет на него впечатление. Все дело в том, чтобы говорить уверенно!

— Ты права, не нужно, но именно это я и собираюсь сделать. Более того, я зайду в квартиру, чтобы посмотреть, все ли там в порядке. А потом…

— Что потом? — внезапно севшим от волнения голосом переспросила она.

— Не стоит беспокоиться. Я не собираюсь страстно любить тебя, какое бы наслаждение мне это ни доставило. Почему у тебя такой испуганный вид?

— Я не привыкла говорить вслух о таких вещах.

— Значит, думать об этом можно, а говорить нельзя?

— Мысли не всегда можно контролировать, — поспешила сказать Линдси, не вполне понимая, в чем она признается.

— А тебя такие мысли посещают?

— Конечно нет! — противореча самой себе, воскликнула она.

Линдси была обеспокоена тем, какое направление принял разговор, и собственным смятением. И ей совсем не нравилось то, что Ник поднимается за ней по лестнице, но, похоже, она ничего не могла с этим поделать. У нее было тяжело на сердце. То, что рассказал Грег Хэммонд, потрясло ее больше, чем она могла бы предположить. Ей нужно остаться одной, но как помешать Нику переступить порог ее квартиры?

Она проскользнула в дверь первой, оставив его в холле.

— Спокойной ночи, мистер Фарадей.

Дверь, которую она попыталась решительно захлопнуть у него перед носом, резко распахнулась настежь, и она невольно попятилась. О том, чтобы мериться с ним силами, не могло быть и речи, но, когда глаза их встретились, ей почудились в устремленном на нее взгляде затаенная печаль и сожаление.

— Я ведь говорил тебе, что не сделаю ничего против твоего желания, — мрачно проговорил он.

Выходит, все сводится только к этому? Значит, ее пугает не он сам, а то, что он собирается сделать? Он буквально гипнотизировал ее, лишая способности мыслить здраво. Линдси, завороженная его теплотой и мужественностью, не знала, как отделаться от шальных образов, проносившихся в ее голове и казавшихся грубыми и примитивными. Совладать со своим языком не составляло труда, но вот обуздать разыгравшееся воображение становилось все сложнее. Охваченная лихорадочным возбуждением, она беззвучно молила его не обращать внимания на слабые попытки сопротивления и отговорки и овладеть ею, даже если она привлекает его только физически.

— Грегу нужно всыпать по первое число за то, что он тебе все рассказал. — В глазах Ника застыло мрачное выражение, но голос стал мягче. — В конце концов, Фил — твой брат, и я понимаю, как больно тебе было все это слышать. Я бы поставил под запрет любую правду, способную причинить страдания. Но сейчас даже не знаю, чем я могу тебе помочь.

— Ты?

— Если бы ты упала и ободрала себе колени, я бы промыл и прижег ранку йодом, а потом подул, чтобы унять боль. — Представив себе эту картину, она невольно улыбнулась. — Но как исцелить сердце человека, разочарованного в том, что было ему дорого?..