Долли Барни - Не отрекайся от любви

Может быть, это к лучшему, подумала Трейси обреченно. Плясать под его дудку я больше не буду. К чему выслушивать искусно сплетенную ложь? На что-то рассчитывать и надеяться?

Но кое-что на прощание я ему все же скажу. Кое-что, что он должен услышать. Три слова, в которых заключена вся сила моей боли. Пусть знает, от чего отказался.

– Я любила тебя, Рикардо! Любила все это время! И на что ты меня обрек?! – крикнула Трейси что есть мочи.

– Что ты сказала?! Повтори, что ты сказала! – летели ей вслед крики Рикардо.

В этот миг Рикардо пожалел, что не в его власти остановить эту проклятую кабину. Стоя неподвижно у лифта, он думал о брошенном напоследок признании Трейси.

– Рикардо? – позвала подошедшая к нему Луиза.

Но он ее не слышал. Внезапно Рикардо осознал всю невосполнимость своей утраты, и все, кроме Трейси, вдруг потеряло всякий смысл. Нежная и неуловимая, обольстительная и желанная, она его покинула, с чем не могло и не хотело смириться его сердце.

– Это к лучшему, Рикардо. Ей не хватает жесткости, чтобы быть твоей половиной, чтобы быть настоящей Энрикес. Она переживет это, и у нее все будет хорошо.

Когда Рикардо повернулся к Луизе, она едва узнала его посеревшее лицо. Его потухшие глаза растерянно блуждали, а обычно твердый голос непривычно дрожал. Видя, что она сделала с человеком, которого боготворила, Луиза впервые в жизни испытала нечто сродни укорам совести.

– Может, ты и права, – тихо произнес Рикардо. – Возможно, у нее все будет хорошо. Но что будет со мной?

Его вопрос, обращенный в пространство, остался без ответа.

16

Трейси бежала, не разбирая дороги, не замечая любопытных взглядов, которыми провожали ее прохожие. Она почти ничего не видела из-за слез, не знала, куда несут ее ноги, и не заботилась о том, что с ней будет. В эту минуту ей было важно оказаться как можно дальше от Рикардо и от его лицемерного мира, правила игры которого она не желала принимать. Наконец, когда силы иссякли, Трейси остановилась и, с трудом переводя дыхание, огляделась по сторонам.

Боковая улочка, где она стояла, вливалась в площадь, в центре которой бил фонтан. В него туристы обычно бросают монетки и загадывают желания. Много месяцев назад она стояла здесь рядом с живой, веселой Лизбет и молила Бога, чтобы ничего плохого с сестрой больше не случилось, не подозревая, что той отпущено всего несколько дней. В этот миг прекрасный город показался Трейси кровожадным чудовищем, отнявшим у нее двух дорогих людей. Сестру и мужа.

Лишившим ее мечты и надежды на будущее.

Неправда, будущее у нее есть, и она будет за него бороться. Инстинктивно она прижала руки к животу, словно хотела оградить ребенка от опасностей, подстерегавших его в этом жестоком мире. Пульсирующая боль в животе, о которой Трейси почти забыла, напомнила о себе с новой силой. Трейси похолодела. Неужели этому ненасытному молоху мало принесенных ею жертв? Нет, она не покорится! Не отдаст своего малыша. Пусть тогда он забирает и мою жизнь, промелькнуло у нее в голове, когда Трейси медленно начала оседать на тротуар. Словно сквозь вату слышала она испуганные крики прохожих и как в тумане видела над собой незнакомые встревоженные лица. Откуда-то издалека донесся жуткий вой сирен, и из высокой прозрачной синевы неба ей улыбнулось грустное лицо Лизбет.

– Я буду бороться, – прошептала Трейси. Ее погрузили на носилки и вкатили в машину «скорой». Трейси отчаянно балансировала на грани сознания, изо всех сил стараясь удержаться от провала в темноту. Ей вдруг все стало безразлично, все, кроме боли потери, которую ей еще предстояло пережить. Трейси отказывалась с этим смиряться даже сейчас, когда ее везли по ослепительно белым коридорам, и вокруг суетился медицинский персонал. Последнее, что она помнила, – прикосновение прохладной маски и острый неприятный запах.

– Все будет хорошо. Держись, – прошелестел голос Лизбет.

Как же он хорош!

С трудом пересилив желание снова забыться в наркотическом сне, Трейси сфокусировала взгляд на сидевшем у ее кровати мужчине.

Он дремал, откинувшись на спинку стула. Его небритое лицо было напряженным и измученным. Густая тень ресниц под впавшими глазами, окруженными тонкой сеточкой морщин, переходила в темные полукружья усталости. Его смуглая рука, поблескивая золотым обручальным кольцом, даже во сне крепко сжимала ее ладонь.

Своего пальца с кольцом, спрятанного в его руке, Трейси не видела. И слава Богу. Союз, скрепленный кольцами, не состоялся.

Рикардо был красив, как всегда. Само совершенство. С момента их знакомства прошло совсем немного времени, но количество событий, втиснутых в этот короткий промежуток, вмещали чуть ли не целую жизнь. Жизнь их неудавшегося брака и их ребенка, о судьбе которого Трейси могла только догадываться.

Там, где когда-то билось ее сердце, зияла черная пустота.

Но Трейси о прошлом не сожалела. Ведь благодаря Рикардо она познала минуты благословенного счастья. Боль была всего лишь расплатой за блаженство, которое она узнала в его объятиях. Она никогда не забудет тепло его сильных рук, жар его горячих губ, трепетную дрожь, что вызывали в ней его восхищенные взгляды. Рикардо пробудил в ней чувства, испытать которые дано не каждой женщине, и Трейси была бесконечно благодарна ему за это.

– Трейси?

Над ней склонилось его озабоченное лицо. На воротнике его рубашки краснел отпечаток губной помады другой женщины, и это послужило для Трейси отвратительным напоминанием о том, что произошло. Даже теперь реальность была к ней беспощадна. Не сумев побороть отвращение, Трейси поморщилась и отвела глаза в сторону.

– Тебе больно? Я позову сестру, чтобы сделали укол, – торопливо предложил Рикардо, заметив ее гримасу.

Глупый, он не понимал, что ничто не избавит ее от боли! Трейси едва не сказала это вслух, но какая-то внутренняя сила удержала ее в последний момент от унизительного признания. Слава Богу, Рикардо Энрикес не отнял у нее гордость. Оказывается, он не всевластен. Чтобы отвлечь себя от грустных мыслей, Трейси обвела глазами палату. Но успокоения ей это не принесло. Скорее напротив.

Точно в такой же палате реанимационного отделения умерла Лизбет. Здесь все было точно такое же. Такие же жалюзи на окнах, такой же прикроватный столик, такие же белые стены и аппаратура в углу. Все напоминало Трейси об утрате.

Прошлой и настоящей.

Мысль о ребенке резанула ее новой обжигающей болью. Малыш, которого она не видела, которого не знала, но которого хотела иметь всем сердцем и душой. Она потеряла и его. Сознание это утраты было невыносимо.

Крошечная искра жизни, едва занявшись, потухла.