Остров в Карибском море - Хелен Кинг
Он не догадывался, что ей самой до смерти надоела компания бездельников, в которой она оказалась по чистой случайности, ее выводили из себя их пустые разговоры главным образом о дорогих машинах, карьере и тому подобной чуши. Больше всего на свете она хотела сейчас, чтоб Данте украл ее, перенес в какое-нибудь уединенное место, где бы она могла сказать ему, глядя прямо в глаза, в его чудесные глаза, как скучала, как ждала, как любит его. О, как бы она хотела начать все сначала. Только бы он согласился!
Он почувствовал пустоту в руках. Ему захотелось обнять эту беременную женщину, роднее которой не было на земле. Он хотел бы каждый день засыпать и просыпаться рядом с ней. А сейчас, сию минуту, ему до головокружения захотелось заполучить ее в свою постель, чтобы она, обнаженная и покорная, лежала рядом, и он мог бы ощутить биение сердец своих еще не рожденных близнецов. Боже, как же он желает эту женщину!
Данте, шагая рядом с ней по самому краю причала, наконец полностью осознал те изменения, которые произошли с Лейлой со времени их последней встречи. Волна нежности, захлестнувшей его, породила новые, ранее неведомые ему мысли. Он понял, как она нуждается сейчас в крепкой мужской руке, как ей необходима его помощь и поддержка. Интересно, подумал он, будут ли они похожи на меня, эти двое, которые пока меня даже не знают?
Потрясение, которое он испытал, было сравнимо с мощным ударом в лицо. А ведь он мог никогда не испытать ничего подобного, смалодушничай, откажись от поездки сюда.
— Тебе не холодно? Может быть, нам пойти в дом? — спросил он.
Лейла как будто не слышала его, до сих пор пребывая в оцепенении.
— Пойдем отсюда, — решительно повторил он, взял Лейлу за руку и повел к коттеджу.
Дом, в котором жила Лейла, приятно поразил его. Он, конечно, был похож на описание Энтони Флетчера, но Данте не предполагал, что коттедж обставлен с таким вкусом, что все в нем дышит неподдельным уютом. Данте решил, что Лейла нашла идеальное убежище, и опять пожалел, что это не его заслуга.
Лейла придвинула ему кресло, поставила в вазу цветы, собранные утром и забытые ею.
На диване лежали журналы и книги, наверное, она читала их вчера. Ничего не скрылось от внимательного взгляда Данте. Он подметил даже цветастую японскую ширму, скрывавшую выход в кухню.
— Тебе нравятся полевые цветы? — спросил он, указывая на вазы с умело составленными букетами.
— Да, я люблю их трогательную, беззащитную нежность.
— Ты, видно, счастлива в этом доме…
— Да. Пока.
Данте никак не мог начать разговор, ради которого приехал. Он бы хотел, чтобы Лейла заговорила первой, но и она молчала, покачиваясь в кресле-качалке. Данте прокашлялся и с трудом выдавил:
— Ну хорошо… Ты, должно быть, удивлена, что я смог разыскать тебя.
— Я рассержена, Данте. Ты звонил Энтони?
— Почему же звонил? Я виделся с ним.
— Вы встречались? — Ее и без того огромные глаза расширились.
— А что в этом такого?
— Ничего.
Скептицизм Лейлы не понравился Данте.
— Хорошо. На самом деле я целыми днями слонялся по улицам и спрашивал у каждого встречного мужчины, где тебя искать.
— Представляю, какой дурацкий у тебя был вид!
Лейла ненавидела себя за взятый тон. Да она бы расцеловала каждого, кто помог Данте найти ее, хоть всю ванкуверскую футбольную команду вместе с запасными!
— Послушай, Лейла, это мое дело, по чьей милости я здесь. Какая разница? Лучше спроси, зачем я это сделал!
— Хорошо, Данте, я спрашиваю.
Едва сдерживаясь, Данте заговорил ровным голосом:
— Лейла, пойми, между нами осталась какая-то недосказанность. Давай избавимся от нее.
— Данте, по-моему, ты все сказал в прошлый раз!
Он заскрежетал зубами. Что ему сделать, чтобы она его услышала? Встать на голову? Пройтись колесом? Спеть псалом?
— Когда я влюбился в тебя, я не думал, что быть твоим любовником гораздо проще, чем твоим другом.
— Ты говоришь, как Энтони. Кстати, он мой настоящий друг.
Мимолетная улыбка осветила ее лицо и, казалось, всю комнату. Данте подумал, что у него еще есть шанс, но вот лицо ее вновь стало пустым и безучастным, и сердце Данте тоскливо сжалось.
— Лейла, дорогая, я понимаю, что я тебя смертельно обидел. Наверное, я вел себя как последний кретин. Но, черт! Лейла, и ты была хороша!
— Твой кретинизм, Данте, такая же неотъемлемая часть тебя, как цвет твоих аквамариновых глаз!
— Не начинай все сначала, Лейла. Или ты хочешь, чтоб я разбился в лепешку, оправдываясь? Ну, виноват. Виноват, как еще ни один мужчина не был виноват перед женщиной! Что я должен еще сказать?
— Ничего не говори, Данте! — Лейла сменила гнев на милость и посмотрела ему в глаза почти с нежностью. — Мы и так наговорили друг другу слишком много обидных слов.
— Прости меня, Лейла. Я поверил Ньюбери. А он провел меня, как Яго несчастного Отелло. Надо было его сразу выкинуть из компании. Теперь эта мразь собирает на меня какие-то тухлые бумажки — пытается состряпать дело о сексуальных домогательствах. Ему ведь прекрасно известно, что ты беременна, но не стала моей женой. Это шантаж, Лейла. У меня один выход — жениться на тебе! Я дам тебе полную свободу, не будет больше ультиматумов, не будет нудной морали.
— Так вот зачем ты приехал, Данте!
— Я приехал, чтобы помочь тебе. Я не знаю, как заставить тебя вернуться, но… Я люблю тебя. Если я не могу быть твоим мужем, я буду другом.
— Это все?
— Лейла! Дай мне шанс! Хотя бы ради детей. Ты знаешь, что такое дети для итальянца? Я уже их люблю. Лейла, черт! Я сейчас говорю, как люблю тебя, а на самом деле знаешь, о чем я думаю? Я думаю, как было бы хорошо бросить тебя вон на тот диванчик и заняться с тобой любовью. И ты прекрасно знаешь, что это у меня неплохо получится, и сама будешь счастлива!
Глаза Лейлы засветились. Данте не мог знать, как повлажнели ее ладони, как напрягся низ живота, готовый к сладкой судороге. Лейла на протяжении всего разговора только и думала, что о его мускулистых руках, ласкающих ее груди, шею, умелых пальцах и жадных губах. Она вспоминала полдень на Пойнсиане, тот самый полдень их любви, безудержной и страстной.
В ней говорила обида, но душа рвалась к Данте, а тело просило его ласк.
— Нет, Данте. Не прикасайся ко мне. Это может повредить малышам…
Данте обещал себе держаться
