Кристина Лестер - Замок из дождя

Разве все это не причина выбрать ее? Конечно нет. Вовсе не поэтому выбирает он ее. Ведь любить за что-то нельзя. Любить можно просто так, когда любишь и все. Раньше он не знал этого, потом Селин научила его любить. Селин…

Он смахнул неожиданную слезу: надо же! А он-то думал, что не умеет плакать. Взрослый тридцатилетний дядька уже второй раз идет по Нью-Йорку и плачет, словно мальчишка.

Да, и плакать его научила тоже Селин. Если бы не она, Филипп до конца жизни и не подозревал бы о существовании многих богатых и сложных чувств.

Что произошло с ним за это время? Его изломали, искорежили, исковеркали последние события… Но он стал лучше. Оглядываясь на себя тогдашнего, трехмесячной давности, Филипп всякий раз брезгливо покачивал головой: черствый циник с бедным и куцым внутренним мирком. Но даже этот мирок он жестоко охранял от всякого вторжения особ женского пола. Пока однажды, встретив Селин, не споткнулся и не растянулся во весь рост. Да…

Филипп знал, что это еще не конец испытаниям. Но как когда-то в детстве, когда они с Йеном учились нырять в их капризной речушке, полной водоворотов, он чувствовал, что дошел до дна. Значит, теперь, как бы ни было трудно, все пойдет правильно. Теперь лишь надо найти силы оттолкнуться и всплыть. Джессика ему в этом поможет. Только она. Больше никто.

Филипп вдруг почувствовал себя безумно счастливым. Он поднял глаза к небу, на котором гасли звезды и занималась ранняя сиреневая заря… Ему стало легко. Город начинал шуметь вдалеке от парковой тишины, а с деревьев — снова только на него одного — сыпался мелкий снежок. Но теперь он знал, что нет в этом никакой мистики, это просто снег: последний в этом году, мелкий и морозный.

Он раскинул руки и захохотал, словно безумец. Вот теперь все ясно! Теперь понятно, к чему подталкивала его сама судьба! Он порвет с прежней жизнью, с деньгами, с бизнесом… пропади все пропадом! Потому что до этого он не жил, а писал черновик. Он всегда все делал «с запасом», с маленькой лазейкой для отступления, оставляя последний мостик, на всякий случай… А так нельзя. Нужно сразу, набело и навсегда! «Я тебя люблю. Навсегда», — сказал он только что Джессике.

А что будет дальше — не важно. Он больше не будет планировать, просчитывать, размышлять. Он сделает шаг в неизвестность и протянет оттуда руку Джессике. Если она любит его — то пойдет за ним куда угодно. Если нет — он останется одинок до конца своих дней. Да, так и будет. Так и надо. Он снова громко рассмеялся.

Он — новый Филипп. Изменившийся, переродившийся за эти три месяца. И ему не нужно чужого — того, что принадлежало старому Филиппу.

За спиной послышались шаркающие шаги, и странно знакомый скрипучий голос проговорил:

— Ну и кто же из нас псих? Чего ты орешь?

Филипп вздрогнул, обернулся и увидел странного старика с клюкой. «Должно быть, это парковый призрак?» — подумал он испуганно.

Но старик, будто угадав его мысли, приподнял шляпу над головой:

— Я городской сумасшедший, помнишь меня?

Филипп вспомнил. Три месяца назад они говорили тут о синицах и журавлях. Тогда ему хотелось поскорее отделаться от этого субъекта, а сейчас он обрадованно шагнул ему навстречу:

— Это вы?

— Ну вот, слава богу, образумился. Я так понимаю, ты смог наконец разобраться в себе и своих подружках?

— Смог, — улыбнулся Филипп.

— И ты наконец оценил сокровище, которое все это время было у тебя в руках?

— Оценил.

— А я, признаться, подумал тогда, что ты безнадежен. Но ведь, согласись, не жалко потерять прежнюю жизнь ради чего-нибудь настоящего, а?

— Да. Мне теперь и терять-то нечего.

— Вот! Не нужно бояться, что жизнь закончится, мальчик мой. Страшно, если она так и не начнется.

Филипп смотрел на него во все глаза.

— Да-да. А теперь иди и сделай все как хотел. Постарайся никого не обидеть. И помни, что сказал мой старинный приятель, хотя мне никто и не верит, что мы были приятелями: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

— Приручили?.. Вы имеете в виду Селин? — вырвалось у Филиппа.

— Наверное. Не знаю, как ее зовут. Но ее судьба в твоих руках, и ты не должен оставить ее просто так.

— Хорошо, — выдохнул Филипп, и у него почему-то снова заболело сердце.

— Тогда прощай.

— Но я…

— Прощай!

Старик проворно прошаркал за поворот аллеи и вдруг куда-то исчез, будто его и не было. Протерев глаза, словно в детстве, когда разум отказывался верить увиденному, Филипп еще раз всмотрелся. Но нет: только ровная аллея и больше ничего.

— Бывает же такое! — прошептал он и, улыбаясь, зашагал в сторону офиса. На часах — восемь утра. Зачем терять время?

Наверное, это было как раз именно то родство душ, о котором мечтал Филипп, когда хотел слиться с Селин в единое целое. Еще там, в Дорфе, в прошлой жизни. Весь вечер они молчали. Они никогда еще так дружно не молчали, они никогда еще не были так сильно близки, как теперь, перед окончательным расставанием.

Сегодня Селин вернулась к нему. Вернулась за вещами и сказала, что уходит к другому. На этот раз «другим» оказался Сеймур, потом — будет кто-то еще. Она же не собственность Филиппа. С кем хочет, с тем и спит… Так и сказала.

Филипп абсолютно спокойно воспринял эту новость, хотя еще месяц назад разодрал бы обоих на куски: Селин из ревности, Сеймура из ярости.

Сегодня было совсем по-другому. Сегодня он словно прозрел и увидел себя со стороны: сомневающегося нытика. Ему было совсем не жаль себя, ему было жаль двух женщин, которых он измучил за это время. Да-да: ему было жаль Селин и Джессику.

Вчера после бессонной ночи он пошел в банк и открыл счет на имя Селин, куда перевел половину своих сбережений, а сегодня положил туда деньги, вырученные за продажу контрольного пакета акций фирмы.

С этого дня он был нищ и свободен. Оставшейся суммы на его личном счете хватило бы на небольшой домик в Европе или на полугодовое путешествие. И все.

С фирмой он расстался безболезненно и пока не успел до конца осознать всю суть произошедшего. Это напомнило ему визит к стоматологу, когда боль уже настолько измотала, что избавление от зуба кажется единственным счастьем. И ты садишься в кресло и радостно прощаешься с частичкой себя навсегда.

Джессика ничего не знала о продаже акций (Филипп чуть ли не со слезами умолял президента холдинга ничего не говорить «моей невесте»), иначе устроила бы неимоверный скандал. Она искренне переживала за его бизнес и до сих пор дулась на дядюшку, решившего «продать» ее в обмен на германский рынок. Ляпнув президенту про невесту, Филипп не почувствовал никакого противоборства в душе: словно его совесть согласилась с этой новостью и приняла ее даже с удовольствием. Дело было сделано, обе стороны счастливы, и отступить он уже, бы не смог в любом случае.