Маргарет Мюр - Кошечка и ягуар

Тори ожидает взрыва негодования, упреков. Возможно, он сейчас уйдет и хлопнет дверью. И все будет кончено. Но она не в силах преодолеть свой страх. Да, пусть лучше он уйдет.

Но Алан не выпустил ее из объятий. Он только ослабил их так, что они стали почти дружескими. И осторожно поцеловал ее в щеку.

— Ты устала, детка. Отдыхай, а я пока съезжу за продуктами и Ушастиком. И не бойся меня, пожалуйста. Можешь даже считать, что наше соглашение по поводу снега в Майами остается в силе. А до четвертого июля еще куча времени. Я даже успею съездить в экспедицию и вернуться. Если ты, конечно, еще захочешь меня видеть. — И он погладил ее по плечу, широко улыбнулся и вышел, прихватив корзинку для продуктов.

Некоторое время Тори постояла в холле, не понимая, как отнестись ко всему случившемуся. Когда за Аланом закрылась дверь, она ощутила легкий укол тоски, но вместе с тем и облегчение, словно избежала опасности.

Она пожала плечами. Внутри была пустота. Ладно, пусть все идет как идет. Тори вдруг ужасно захотелось спать, она прилегла прямо на диване, укрылась пледом и мгновенно заснула. На этот раз она спала без снов, а когда проснулась, поняла, что уже наступил вечер. Тори почувствовала какие-то аппетитные запахи, идущие из кухни. Поняла, что голодна, но еще полежала, притаившись, не зная, что сказать Алану.

Из кухни не доносилось никаких звуков, кроме легкого шуршания, которое в конце концов заинтриговало Тори. Она встала и босиком подошла к кухонной двери. Алана там не было. Это Ушастик шуршал насыпкой, сидя в кошачьем туалете и старательно зарывая лапками в белых носочках горошинки своих экскрементов. Видно, миссис Дженкинс за время их отсутствия приучила малыша к цивилизованному туалету. Увидев Тори, он подошел и стал тереться о ее ноги. Тори налила ему молока из стоявшего на столе пакета, и котенок принялся аккуратно, без жадности его лакать. Кроме пакета молока на столе стояли блюда, накрытые крышками. Тори обнаружила в них еще теплое жаркое, салат и холодный фасолевый суп. На дверце холодильника висела записка, прикрепленная магнитом в виде утенка Билли: «Зайду завтра. Привет! Алан». В холодильнике она обнаружила запас продуктов.

— Спасибо, Алан, — сказала она вслух. И стала жить одна.

С аппетитом поела. Поиграла с Ушастиком. С удовольствием поработала над незаконченным портретом дяди Джеймса. Особенно ей удались глаза. Совершенно его глаза, умевшие смотреть на нее с сочувствием и пониманием. Тори работала допоздна, выписывая складки холщовой накидки с капюшоном, которой дядя укрывался от палящего солнца. Дописала его красивые, загорелые дочерна руки. Не оставила вниманием ножки низенького походного табурета, на котором дядя сидел, терпеливо позируя ей. Закончив возиться с деталями, Тори хотела вернуться к лицу Старика. Но, взглянув на него, поняла, что больше ничего нельзя добавить. Дядя Джеймс, ее мудрый друг, снова был с ней. И больше ей никого не надо. Тори удовлетворенно кивнула, нежно улыбнулась портрету и поднялась в свою спальню. Была глубокая ночь.

Она проспала почти до полудня. Не торопясь, привела в порядок комнаты. Позавтракала и покормила Ушастика. Алана все не было, и она решила принять ванну.

Окруженная нежной пеной с апельсиновым запахом, Тори блаженствовала в тишине, тепле и покое. И в этой тишине услышала, как к дому подъехал пикап Алана. Услышала, как он открывает входную дверь, заходит в кухню, опускает на пол что-то тяжелое. Потом поднимается наверх, окликает ее:

— Тори, ты дома?

— Я в ванной, — нехотя отзывается Тори. — Подожди, сейчас выйду.

— Да не беспокойся, я на минуту. Завез тебе и Ушастику запас продуктов на прощание.

— Куда-то уезжаешь?

— Да опять в пустыню потянуло. По работе соскучился.

— У тебя же еще недели три отпуска.

— Спасибо, уже отдохнул. — Тори послышался смешок. — Ладно, девочка. Будь здорова, береги Ушастика. Увидимся!

И Тори услышала, как он сбегает по лестнице, насвистывая какую-то веселую мелодию. Хлопает дверь.

«Тори, опомнись!» — кричит кто-то внутри нее. И некто всемогущий останавливает мгновение.

— Алан! Ааалан! — кричит она, выскакивая из ванны, хватая на бегу полотенце, с размаху распахивая окно в спальне. — Алан! Алан! Алан!

Он уже садится в пикап, но ее отчаянный крик заставляет его оглянуться. Алан видит в окне ее несчастную мордочку под тюрбаном из полотенца и фигурку, наспех замотанную шторой.

— Что, Тори, что?

— Алан, — рыдает она, — Алан, Алан! Алан!

И он бегом возвращается назад, выпутывает ее из шторы и несет в теплую ванную. Тори, голая и мокрая, с такой силой вцепилась в него, что он не находит ничего лучшего, как залезть вместе с ней в еще теплую, полную пены ванну. Он страшно боится, что его девочка простудится, поэтому одной рукой торопливо открывает кран с горячей водой, а другой обнимает ее, пытаясь согреть еще и своим телом. Потом снова закручивает кран и обхватывает дрожащую девушку обеими руками. Так он сидит в ванне, в рубашке, брюках и ботинках, и держит Тори у себя на коленях, и баюкает ее, и, сняв нелепый тюрбан, гладит ее волосы. А она плачет все тише и тише. Наконец она замолкает и только время от времени судорожно всхлипывает. Тогда он снова крепко-крепко прижимает ее к себе. И Тори глубоко вздыхает, успокаиваясь.

— Скажи, пожалуйста, что ты никуда без меня не уедешь, — тихо просит она.

— Я никуда без тебя не уеду, — с нежностью говорит он. — Пока ты меня сама не прогонишь.

— Как же я могу тебя прогнать, если не смогу жить без тебя, — серьезно говорит Тори. — Если бы ты сейчас уехал, то я бы умерла.

— Ну что ты говоришь, Тори, — пугается он и снова крепко, но осторожно прижимает ее к себе, к своей мокрой клетчатой рубашке.

Тут только она замечает, что он сидит в ванне полностью одетый. И Тори, ткнувшись лбом в его лоб, начинает тихо смеяться. Но быстро снова становится серьезной и говорит:

— Я не знаю, что со мной было, Алан. Сначала я вдруг страшно испугалась, что ты сейчас станешь чужим. Со мной это уже было. Его звали Джордан, он был нежным и близким, и вдруг страсть сделала его зверем. Ну вот, поэтому и испугалась, что будет то же самое. А потом, когда ты вчера ушел, мне все стало безразлично. Я вся была, как рука, если ее отлежишь во сне. Но когда сейчас до меня дошло, что ты можешь исчезнуть, вся эта онемелость прошла. И я поняла, что не могу без тебя жить. Даже если ты вдруг станешь зверем.

— Тори, я буду очень ласковым, послушным и управляемым зверем, — пообещал Алан. И жалобно попросил: — Можно, я сниму ботинки?

— Нельзя! — сказала укротительница Тори.

Странные вещи происходят со временем. Оно то спешит, то останавливается. Кто-то боится, что Тори опять сделает непоправимую ошибку.