Джейн Арбор - Кипарисовая аллея

Она позвонила на виллу и попросила горничную передать синьоре, что не вернется к обеду. Солнце стояло в зените, когда они с Беппо выехали из города, и, несмотря на скорость, которую развивал быстроходный «ламбретта», Аликс очень скоро пожалела о непокрытой голове и голой шее и плечах, предоставленных беспощадному солнцу.

Спереди ее заслоняла спина Беппо, зато шею жгло, словно в нее вонзили сотню раскаленных спиц. Все магазины, где по пути можно было купить шарф или косынку, закрылись на полуденный перерыв. Прямо на ходу Беппо извлек откуда-то треугольный лоскут, которым Аликс обмотала шею, но его нечаянно сорвало и унесло ветром. Когда они достигли Браччиано, Аликс чувствовала себя не вполне хорошо, зато отлично загорела.

В школе верховой езды они встретили лишь какого-то апатичного паренька, сказавшего, что Микеле появится не раньше четырех. Зато он сообщил им, где живет Микеле — в маленьком домике на берегу озера, — и объяснил, как добраться туда.

Домик и впрямь оказался маленьким — крошечная беленая мазанка в две комнаты, не больше. Зато выглядел он на удивление аккуратным — на окнах белые занавески с оборочками, ухоженный чьими-то заботливыми руками маленький садик. Зеленая трава подстрижена, а высаженные на клумбу герани тщательно политы, судя по всему, этим утром.

Беппо посигналил, заглушил мотор и помог Аликс слезть с заднего сиденья.

— Сейчас он выйдет.

Но, к удивлению Аликс, из домика навстречу им вышел не Микеле, а девушка. Босоногая, с детскими хвостиками на голове, в коротком сарафанчике и с худенькими голыми плечами, покрытыми бронзовым загаром. Эту девушку Аликс припомнила сразу же — цветочница с площади Испании, то самое «бездомное создание в метр с кепкой», как назвал ее Микеле, которая так сухо поблагодарила его за великодушный поступок.

Девушка с мгновенье разглядывала Аликс, потом подошла и протянула руку. Аликс заметила на ее другой руке обручальное кольцо, а та, обернувшись, прокричала:

— Микеле, дорогой, это синьорина Аликс! И, обращаясь к Аликс, прибавила:

— Вы, синьорина, наверное, не знаете моего имени? Баптиста. Баптиста Манцони. — Она вдруг смутилась и покраснела. — Нет, теперь Баптиста Париджи. Я жена Микеле…

Из домика вышел Микеле и, похоже, с одного взгляда оценил ситуацию. Обняв Баптисту за талию, он сказал, обращаясь к Беппо:

— Так я и знал, что ты не сможешь удержать свой болтливый рот на замке!

— Значит, ты видел меня тогда?

— Конечно. Только надеялся, что ты не видел меня. — Он повернулся к Аликс. — Ну, а ты, сыщица? Что? Выследила? Для кого старалась — для себя или для Леоне?

— Леоне ничего не знает, — поспешила сообщить Аликс. — Сегодня утром я случайно встретила Беппо у Карло, и он предложил отвезти меня сюда. А ты, оказывается, женился! Только зачем нужно было удирать из дома?

— А что мне еще было делать? — посетовал Микеле. — Я специально забрался подальше, чтобы начать собственную жизнь. — Он еще крепче прижал к себе Баптисту. — Знаешь, я долго терпел, изображал твоего жениха, но эта сцена с кольцом меня добила. Мое терпение лопнуло. Все мы прекрасно понимали, что когда-нибудь придется сказать маме правду, а поскольку идея все-таки принадлежала Леоне, я решил — пусть он сам теперь и расхлебывает, пусть сам рассказывает правду и отвечает за последствия.

— А тебе не приходило в голову, что он не сможет рассказать ей правду из-за того, что она будет слишком потрясена твоим исчезновением?

Микеле скривил рот:

— Ты хочешь сказать, что вы до сих пор не признались?! И мама думает…

— Что ты сбежал от меня. Да, именно так, — закончила за него Аликс. — И Леоне попросил меня остаться в надежде на то, что так ей будет легче перенести твое бегство. И он оказался прав — ей теперь лучше. Она снова почти обрела себя, хотя и без твоей помощи. Ну почему, Микеле? Почему ты так жесток к ней?

— Потому что… — Он вдруг поцеловал жену в щеку. — Малышка, пойди накрой чего-нибудь на стол. И возьми с собой этого бездельника Беппо. От него, правда, мало толку, зато он здорово откупоривает бутылки. А я пока объясню Аликс насчет нас с тобой.

— Конечно. — Девушка повернулась, чтобы пойти в дом.

Микеле проводил ее восторженным взглядом:

— Ну, скажи, разве она не прелесть? И ты еще спрашиваешь — почему?

— Я не о ней, — уточнила Аликс. — Я согласна, что она обворожительна, хотя ты, кажется, вовсе не считал так в тот день, когда отобрал цветы у того сорванца.

— Не считал? Да я просто вертелся как уж на сковородке, чтобы не показать виду!

— Вот как? Кто бы мог подумать! Ты сказал, она не твоего типа, и назвал ее «бездомным созданием».

— Это чтобы запудрить тебе мозги. А на самом деле я с ужасом думал, что не увижу ее на площади, когда вернусь. Но она оказалась там, и тогда все померкло у меня перед глазами, я понял — это всерьез и навсегда. Но ты-то понимаешь, каково было мне тогда? С одной стороны, я, связанный этой дурацкой ролью ради мамы, а с другой — Баптиста… — Поколебавшись, Микеле продолжил: — Баптиста училась в балетной школе, одну неделю занималась, другую — работала, чтобы заплатить за уроки. К тому же подрабатывала в кордебалете. Родом она из Неаполя. Там мы и поженились. У нее есть братья и сестры — всего шестеро, а отец — железнодорожный служащий. Теперь понимаешь?

— Нет, — проговорила Аликс.

— Что значит — нет? Неужели ты думаешь, я бы позволил, чтобы кто-то, пусть даже мои близкие, совал нос в мои дела с Баптистой?

— Если бы ты лучше знал свою мать, ты бы не сомневался, что она примет Баптисту так же тепло, как приняла меня. Она сделала бы это ради тебя. Простила, если бы ты бросил меня и вернулся с Баптистой. Если бы поняла, как много Баптиста значит для тебя и что это, как ты говоришь, «всерьез и навсегда». Но ведь ты даже не попробовал! Ты просто сбежал!

Пыл Микеле поутих.

— Да, твердость характера никогда не считалась моей сильной стороной, — согласился он. — К тому же мама была наименьшей из моих проблем. Настоящей проблемой всегда был Леоне. Он и сейчас ею остается. Да и Баптиста подлила масла в огонь. По ее словам, я был несчастный нахлебник у своего брата, и она отказалась выходить за меня до тех пор, пока я не найду себе работу и не смогу содержать ее. Она и слышать ничего не хотела о моей доле в «Париджи Камеос». Мы должны жить сейчас, заявила она, а не ждать, когда благо свалится нам в руки. Она считает, если мужчина не работает, значит, он не может содержать жену. Вот так просто. Так что у меня не было выбора. Ну и ко всему прочему ты. Я подумал, что, сбежав, освобожу и тебя. Откуда мне было знать, что у Леоне имеются другие соображения?