Ноэль Бейтс - Сладкая неволя

Глэдис лениво листала страницы и с грустью думала, что сегодня пятница, все развлекаются, а она возится с бумагами. И вдруг у нее возникло чувство, что документы, которые она держит в руках, не предназначены для посторонних глаз. Эта странная папка, по ее мнению, не должна была находиться в шкафу. И положила ее сюда, конечно, не сама Тельма, которая никогда не занималась такими мелочами, перепоручая все секретарше.

Этой папке явно здесь не место. Глэдис это сразу поняла, потому что нашла ее, только когда полностью выдвинула ящик. Тот, кто принес ее сюда, явно промахнулся, и папка завалилась за ящик к самой стенке шкафа.

Конечно, Бренда, секретарша Тельмы, не могла этого сделать, она славилась своей аккуратностью, поэтому подозрение пало на временно взятую на работу новенькую девушку, которую Тельма, в конце концов, уволила за некомпетентность.

Глэдис хорошо помнила эту девушку, потому что она ей понравилась. Синтия, так ее звали. По характеру довольно прямолинейная, даже резкая, но деловая и ловкая. Тельма невзлюбила новенькую с первого взгляда и, недолго думая, уволила под благовидным предлогом.

Глэдис как раз зашла подписать счета в кабинет начальницы, когда та говорила по телефону с агентством, приславшем Синтию. Она слышала, как Тельма сказала:

— Девушка слишком шумная и, главное, не совсем подходит для той работы, которая ей поручена.

Может быть, Синтия засунула эту папку в шкаф из чувства мести? А ведь могла натворить чего-нибудь и похуже. Глэдис даже отложила бумаги, чтобы представить себе разъяренную Тельму которая обнаружила подвох.

Глэдис провела на работе весь уик-энд, заезжал домой лишь переночевать. В офис она попадала по специальному пропуску, который вручался только отделу управления, правда, до этого Глэдис не использовала его.

В течение нескольких часов она проверяла документы, сделала пару телефонных звонков и поняла, что компании, которая значилась в бумагах, не существует. Поразмыслив немного, Глэдис решила: чтобы окончательно разрешить эту проблему, нужно проникнуть в святая святых — в кабинет Тельмы. Она тут же направилась туда, вошла на цыпочках, не потому, что боялась шума, а на всякий случай, из предосторожности. Сюда не то чтобы запрещалось входить, просто никто не осмеливался это делать в отсутствие начальницы.

Тельма, всегда опрятная и подтянутая, содержала кабинет в идеальном порядке. Ничего лишнего, строгий деловой интерьер. Искусственные комнатные растения, из личных вещей — фотографии на столе, безделушек нет и в помине.

Ничего определенного и важного Глэдис не обнаружила ни в одном из шкафов; там хранились обычные папки с документами. Всю следующую неделю девушка мучилась над трудной загадкой, которая превратилась в настоящую головоломку. Решить ее надо было во что бы то ни стало.

В субботу утром Глэдис опять собралась в офис, чтобы продолжить поиски. Оделась, схватила сумку и на минутку забежала на кухню, чтобы выпить чашечку кофе. Она спешила и пила кофе почти на ходу, стоя у кухонного шкафчика, как вдруг вошел Ларсон.

Они не виделись целую неделю, Глэдис почти и не вспоминала о нем, занятая совсем другими мыслями, поэтому от его неожиданного появления мгновенно разволновалась.

Ларсон тоже удивился, увидев девушку, но моментально взял себя в руки, принял невозмутимый вид и, поздоровавшись, начал готовить кофе. Не так давно он попросил бы Глэдис сделать это, но сейчас подобная просьба исключалась.

— Собралась уходить? — спросил он, сухо оглядев девушку с ног до головы, потом сел за стол, достал газету и принялся читать.

— Иду на работу, — небрежно бросила она в ответ. Он промычал что-то неразборчивое, продолжая читать газету. Даже не удосужился поднять глаза. Вот невежа! — Большое спасибо за внимание! — громко заявила Глэдис.

Вот тут Ларсон отреагировал: отложил в сторону газету, выпрямился и положил руки на стол. Потом поднял взгляд на Глэдис, впервые после того, как выскочил тогда из ее комнаты, побелев от гнева.

— Чего ты от меня хочешь, Глэдис? — поинтересовался он. — Тебе нужно мое внимание и притворный интерес к тому, как ты собираешься провести субботу?

— Ничего. Читай дальше свою газету, — пробормотала Глэдис с обидой.

Она вымыла свою чашку и поставила ее в буфет. Повернувшись, увидела, что Ларсон все еще внимательно смотрит на нее. Ни тени симпатии, ни улыбки.

— Как и все женщины, — сказал он вдруг, — ты думаешь, что я просто извелся от отчаяния из-за тебя.

— Вовсе нет! — воскликнула Глэдис, но почувствовала, что начинает краснеть.

— А ты надеялась, что я снова заявлюсь к тебе, в твою комнату?

— Все, я ухожу.

Она прошла мимо него, и тут Ларсон схватил девушку за руку.

— Почему ты идешь на работу, Глэдис? — спросил он.

После всего, что он наговорил, меньше всего верилось в искренность его интереса к ее делам.

— Потому что там более здоровая атмосфера, чем здесь, — довольно резко ответила Глэдис.

— Ты высказалась предельно ясно: никакого секса без любви и супружества. Так к чему же теперь язвить?

Все это было сказано ледяным тоном, и можно стерпеть, только пусть отпустит ее руку!

— Я должна была догадаться, — начала Глэдис, тщательно подбирая слова, — что, поскольку идея о чудесном спасении несчастной подружки детства себя изжила, а идея о выполнении интимных услуг не прижилась, то мне вряд ли найдется другое применение.

— Бедная Глэдис! — сказал Ларсон и отпустил ее руку, чего она уже не очень хотела. — Может, стоит попробовать стать тебе кем-то вроде папочки?

Глэдис отвернулась. Представить себе Ларсона Редгрейва в такой роли, все равно, что заставить его играть Деда Мороза на детском утреннике! Она не могла избавиться от неприятного ощущения, вызванного бестактным вопросом Ларсона. Он задел за больное. Именно Ларсон был первым человеком, кто после смерти отца выслушал ее сбивчивые мысли и воспоминания. Не пристало ему шутить подобным образом.

— Я дурак, Глэдис! Прости. Мне не следовало говорить этого, — признался он совсем другим тоном.

Ларсон смотрел на девушку и молчал. По его взгляду трудно было догадаться, о чем он думает, но выражение лица изменилось. Глэдис стало немного не по себе. Она не знала, что сказать, что сделать. Стояла, переступая с ноги на ногу.

— Мне иногда так хочется поговорить с тобой! — услышала она вдруг свой голос. — А тебе?

Вот к чему приводят любовь и отчаяние — начинаешь произносить то, что должно остаться в глубине души, выдаешь себя с головой жестами, выражением глаз…