Элизабет Харбисон - Как стать американкой

Он разорвал лист пополам. Боялся. Он боялся, что неконтролируемые чувства его разрушат, как разрушил алкоголь отца. Поэтому и не смел давать волю своей любви.

Мэгги бы сказала, что это глупо.

Он бросил клочки на землю и встал. Даже не стряхнув пыль с ладоней, отправился в дом, чтобы найти Кэт. Надо сделать это как можно быстрее. Да, Кэт сказала, что она ненавидит его. Возможно, это именно так. Даже если это так, может быть — ну просто может быть, — он сумеет изменить это. Возможно, еще не слишком поздно, и она полюбит его. Он должен стать ее отцом, настоящим, пока не поздно. Нечего бояться нарушить свое спокойствие, потому что спокойствие в конце концов не так уж и безопасно. Он потерял с Кэт так много времени, и его уже не вернешь. Нужно все изменить. Ему нечего терять.

У Мэгги было четыре часа до отъезда. Она со всеми попрощалась и попросила своего старого друга подбросить ее из аэропорта Хитроу в Лондон. Теперь осталось только пойти в свою комнату и перепроверить, все ли уложено, чтобы не звонить после отъезда с просьбой что-то прислать ей.

Подходя к лестнице, она услышала что-то неожиданное. Она остановилась и внимательно прислушалась. Вот опять. Что-то здесь не то. Обычно Кэт не разговаривала сама с собой.

Мэгги застыла. Это был какой-то низкий звук, звук мужского голоса. Потом Кэт взорвалась хихиканьем.

Мэгги пошла на звук вверх по лестнице, в комнату Кэт. Заглянув, она не поверила своим глазам. Алекс сидел, как индеец, на полу, и перед ним лежала доска игры «Кэндиленд» («Сладкая страна»). Кэт стояла на коленях по другую сторону доски и весело шлепала своей красной фишкой вдоль пути Королевы Фростин.

— Я выиграла! — визжала девочка в восторге.

— Две из трех выигрывают, — отвечал Алекс с улыбкой. — У тебя пока только одна.

— Я почти закончила, — торжествовала Кэт.

— Но никто еще не взял карточку Сладкой Тросточки, — сказал он и вынул карточку. — Ах! — Он притворно схватился за сердце и упал на пол. Карточка Сладкой Тросточки выскользнула из его руки.

Кэт закатилась смехом:

— Ты получил ее! Ты получил ее!

— Три игры из пяти, — сказал Алекс.

— Ух!

— Проигравший угощает победителя мороженым.

— Но я же не умею водить машину, — нахмурилась Кэт. — Что, если проиграю?

— Тогда я поведу машину, — ответил ей Алекс с успокаивающей улыбкой. — Но у меня есть предчувствие, что тебе незачем волноваться. Ты выиграешь.

Мэгги отошла от двери и прислонилась к стене. Наконец-то отец и дочь соединились. И именно Мэгги добивалась этого в последние пять месяцев. Она слабо улыбнулась. Кэт выглядит такой счастливой. Такой открытой. Ее не интересует, где ее отец был до сих пор. Он перед ней теперь, к нему можно прикоснуться, и она принимает это со слепой доверчивостью, как это бывает только у детей. Может быть, все теперь у них наладится.

Что-то изменилось, и Мэгги была рада видеть это. Она не чувствовала радости, но была рада. Это была именно та цель, к которой она стремилась. Может быть, одна игра и не создаст родственной связи, но определенно Кэт на пути к установлению нормальных отношений с Алексом. Он в свою очередь испытает удовольствие и удовлетворение, какое может прийти только с любовью ребенка и его доверием. Мэгги была счастлива за них.

Но почему же ей так ужасно хочется плакать?

Мэгги завернула за угол, вошла в свою спальню и бросилась на кровать. Боль пронзила ее. Она понимала, что здесь не так, почему она не может разделить радость от сближения Алекса и Кэт.

Потому что внутренний голос кричал: в конце концов, я не нужна им.

Глава десятая

Пора.

Мэгги стояла в холле, окруженная чемоданами. Она поднимала телефонную трубку, чтобы вызвать такси, когда появился Алекс.

— Итак, ты уезжаешь.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Конечно.

Он нетерпеливо покачал головой.

— Я имею в виду — сейчас. Ты едешь сейчас?

— Да. Я собиралась вызвать такси.

Она ждала, что он скажет.

— Тебе не обязательно делать это, — заговорил он. В ней зашевелилась бессмысленная надежда. — Майк может отвезти тебя, — закончил он.

Надежда умерла.

— Ты очень щедр, но такси вполне подойдет. — Мэгги подождала мгновенье. — Во всяком случае, спасибо.

— Кэт попрощалась с тобой?

То, что он задал этот вопрос, показывало, что она судила о нем так же неверно, как и он о ней.

— Конечно. Миссис Макгрегор повела ее в кино. Я думала, лучше избежать отрицательных эмоций.

— Кэт бы справилась, — удивился он.

— Я имела в виду себя.

— А. — Он как-то об этом не думал. В конце концов, она ведь сама сделала выбор.

Они стояли друг против друга и молчали.

Наконец Мэгги сказала:

— Что ж, до свидания. — Она протянула руку. — Все было… — Ее голос задрожал.

— …очень хорошо, — закончил он чудовищно деловым тоном и взял ее за руку.

Мэгги посмотрела ему в глаза.

Он выронил ее руку.

— Ты все еще на меня сердишься? — услышала Мэгги свой голос. — Миссис Макгрегор прекрасная няня. Все наладится. Я не понимаю, почему ты так холоден.

Его лицо было бесстрастным.

— Мне жаль, что тебе так кажется.

Она сжала зубы.

— Забудь об этом. — И снова взялась за телефонную трубку.

Алекс не остановил ее.

Она набрала телефон фирмы и попросила прислать такси. Когда повесила трубку, Алекс все еще стоял рядом.

— Могу я быть чем-нибудь полезен? — спросил он. Не дождавшись ответа, он спросил снова: — Помочь тебе вынести чемоданы?

— Нет, спасибо, — слабо отмахнулась она. — У меня только два.

Он снова вздохнул.

— Мэгги, мне необходимо что-то тебе сказать.

Она осторожно посмотрела на него.

— Да?

— Я… — Он запнулся. В холле громко тикали часы. Где-то на улице лаяла собака.

— Что, Алекс?

— Я… — Избегая ее взгляда, он посмотрел на пол, потом вокруг на стены, на дверь за ней.

В груди у нее защемило. Она стояла молча, не желая заполнять тишину пустой болтовней. Наконец-то он заговорил:

— Я… Я просто хотел, чтобы ты знала — тебя всегда здесь ждут.

С улицы послышался гудок такси.

Что это значит? Что она всегда может обратиться к нему за работой или что он ждет ее, чтобы она осталась с ним? Мэгги не собиралась переспрашивать, потому что не была готова услышать ни тот, ни другой ответ. Не важно, что бы это значило. В любом случае он не говорил, что любит ее, и не был готов на все, чтобы удержать ее.

— Мне надо идти. — Это было единственное, что она могла вымолвить.