Оливия Гейтс - Назвать своей
Так вот каково это, когда с тобой жестоко обращаются? Неужели может быть больнее, если тебя ударят по-настоящему?
– Я этого не говорила, – с трудом выдавила Кали. – И я не прошу от тебя секса. Я просто хочу…
– Ты просто хочешь прикасаться ко мне, целовать меня. Тебе надо, чтобы я выказывал те же чувства, что когда-то раньше, до того, как лопнула аневризма. – Его голос стал жестче. – Я пытался показать, что больше не хочу тебя, но ты не поняла намеков.
– Все в порядке. Я понимаю…
– Нет, не понимаешь! – отрезал Волков. – Не хочешь понять.
Кали проглотила рыдания, не в силах выносить жестокость мужа, которую он никогда прежде не выказывал.
Затем она вспомнила:
– Доктор Антонович говорил, что не исключена вероятность некоторых изменений личности…
– Нет никаких изменений. Это я. Настоящий, – прорычал Максим.
Его слова обрушились на Кали, словно лавина. Теперь все стало понятно.
– Хочешь сказать, что прежде ты не был настоящим? С того момента, как с тобой произошел несчастный случай и ты вернулся ко мне?
Волков не ответил. И его молчание было красноречивее любых слов.
– Значит, ты ушел от меня потому, что не хотел больше иметь со мной дела? Потом ты еле выжил после падения с парашютом, и осознание того, что ты можешь умереть в любую секунду, сделало тебя уязвимым, разбудило желание эмоциональной близости, заставило пересмотреть свою жизнь? Или еще хуже: та аневризма давила тебе на мозг, из-за чего твоя личность кардинально изменилась. А после операции ты снова стал самим собой – тем, кто не любил меня и ушел не оглянувшись?
Его угрюмый взгляд подтвердил, что ему неприятно слышать эти слова, потому что это правда. Она страшит его, но изменить что-либо он не в силах. Максим не может заставить себя любить жену, потому что больше не испытывает к ней ничего.
Его любовь была вызвана лишь травмой. А теперь он выздоровел, в том числе и от этой любви.
Но Кали все еще хотела услышать прямой ответ.
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
Глаза Волкова внезапно погасли, словно в его душе умерли все эмоции.
– Думаю… так было бы лучше.
Кали еще продолжала надеяться, пока эти слова не сорвались с его губ. Ее охватила невыразимая мука. Но нужно было сказать еще кое-что. Пусть это ничего не изменит, но он должен знать…
– Я… беременна.
Максим вяло кивнул, словно в нем едва теплилась жизнь:
– Я знаю.
Так ему известно! Никто ничего не заметил – ведь Кали в последнее время очень похудела. Но муж знал ее так близко…
– То, о чем я говорила тебе два года назад, остается в силе.
О поддержке ее ребенка. Нет, теперь уже его детей.
Она будет матерью-одиночкой с двумя детьми. После того, как узнала, каково это – растить ребенка с ним.
– Зачем ты вернулся? Почему не оставил меня в неведении о том, на что похожа жизнь с тобой?
Волков ответил, не глядя на жену:
– Я не могу изменить прошлое. Знаю, тебе ничего от меня не нужно, но и у тебя, и у детей все равно будет в распоряжении все, чем я владею. Я буду поддерживать вас, если ты позволишь мне это. И если ты разрешишь мне видеться с Лео и тем ребенком, что скоро родится, тебе вовсе не обязательно встречаться со мной. Я предпочел бы, чтобы так и было.
– Ты когда-нибудь любил меня, Максим?
Он тяжело опустился в кресло, откинул голову назад и зажмурился.
– Не надо копаться в прошлом.
– Я должна понять или сойду с ума.
Он открыл глаза, уныло взглянул на жену и снова опустил веки.
Нет. Он никогда ее не любил.
Больше не о чем говорить, не на что надеяться.
Кали повернулась и пошла прочь, но у дверей вдруг ощутила порыв обернуться.
Странно: до чего же он все еще похож на человека, которого она любила и который любил ее! Хотя такого мужчины, как оказалось, никогда не существовало.
– С той минуты, когда ты рассказал мне про свою аневризму, я жила в страхе потерять тебя. Но теперь, когда на самом деле тебя потеряла, я все же рада, что ты не умер, пусть даже чувствую себя сейчас словно вдова.
И она распростилась со своим счастьем и с любовью, которых у нее никогда больше не будет.
Вернувшись к себе в спальню, Кали зашла в душевую кабину, включила воду и расслабленно замерла под водяными струями. Зажмурившись, она попыталась выдавить из глаз слезы, чтобы хоть немного облегчить свою боль, но у нее не получилось. Весь их запас уже исчерпан.
Волна отчаяния накрыла ее с головой, тело начала сотрясать такая сильная дрожь, что Кали, не устояв на ногах, сползла на мраморный пол.
Сколько часов она так пролежала? Она не знала.
Наконец Калиопа вышла из душа, оделась, упаковала вещи, собрала в дорогу озадаченных Лео и Розу и увезла их с собой в Нью-Йорк.
Восемнадцать часов спустя она вошла в лифт дома, где жила до свадьбы. Лео она отослала на ночь к Розе.
Кали была совершенно убита и не хотела, чтобы сын видел, как она мучается. Он и так ощущал ее состояние, пока они летели в Америку, и нервничал. А еще он, должно быть, чувствовал, что она увозит его от отца.
Впрочем, Максим сможет видеться с Лео хоть каждый день, если захочет. Несмотря ни на что, нельзя отрицать, что он любит сына. И это не имеет отношения к тому, что он чувствует, точнее, не чувствует к ней. Эти отношения отца с сыном не были связаны с аневризмой и потому не порвались после операции. Лишь любовь Максима к жене была такой мнимой, такой искусственной, что исчезла от прикосновения скальпеля.
Кали вышла из лифта, не отрывая взгляда от пола. Надо было продать эту квартиру. Слишком многое здесь напоминает о Максиме. Если она хочет выжить, нужно о нем забыть.
Она подняла глаза, и он… был здесь. Сидел на полу возле ее двери. Увидев жену, Волков вскочил. У Кали заплелись ноги, и он, мгновенно оказавшись рядом, поддержал ее, не дав упасть.
Она беспомощно пожирала его глазами несколько секунд, а потом к ней вернулся здравый смысл.
– Лео… Он не со мной.
– Я знаю. Я здесь, чтобы с тобой поговорить.
Кали запаниковала и яростно вырвалась из рук мужа.
– Нет, нет, нет! Ты не сможешь снова завлечь меня, разбить мне сердце и выбросить. Я не позволю тебе так со мной поступить. Больше никогда.
Слова Калиопы падали на Максима, словно удары кулаков.
Но он обязан заставить ее понять…
Взяв ключи из ее ладони, он открыл дверь, приглашая жену войти.
– Я должен с тобой поговорить. И после ты меня никогда больше не увидишь.
Отчаяние в ее глазах заставило его снова пожалеть, что он не умер на операционном столе.
– Ты ведь сам не хочешь меня видеть. Ты вернулся к своей истинной натуре, но я все та же женщина, которая всегда любила тебя и которая не может прекратить тебя любить. Ты заявил, что лучше нам с тобой больше не видеться, и был прав. Я не могу больше тебя видеть.
