Мэри Симмонс - Забыть невозможно

— Я — Норман Генри, — вдруг произнес он и вздрогнул. Норман увидел перед собой не хорошенький домик, а абсолютно пустую квартиру и понял, что его дом там. Он вспомнил, что продал свой коттедж, когда умерла Мэри. Просто не мог смотреть на вещи, которые она так тщательно подбирала, чтобы сделать его уютней. Он не выносил их вида, потому что Мэри уже не было, а вместе с ней жизнь ушла из этих вещей.

— Ну, так что? — нервно бросил полицейский. Норман слышал его голос, чувствовал капли дождя на лице, а на теле новую накрахмаленную рубашку, которую купил перед первой встречей с Викторией. Когда это было? Вчера или уже прошла вечность? Когда? Когда еще рядом был Майкл? Но почему здесь стоит полицейский и смотрит на него так, словно хочет о чем-то спросить?

— Я — писатель, — промолвил Норман.

Господи, когда-то он уже говорил это. Но был ли это он? Почему он не может вспомнить ни одной из написанных им книг? Он только помнит, как читал их. И почему тот эпизод, который он отпечатал вчера — или это было сегодня утром, — казался ему не выдуманным, а почерпнутым из жизни? Откуда это ощущение соленой морской воды?

Норман вздрогнул. Ему хотелось крикнуть: «Виктория, помоги мне!» Она — единственное, что связывало его прошлое и настоящее, реальность и кошмар, заполнившие сознание. Но он не мог подвергнуть ее такому испытанию.

Полицейские приблизились к нему и отступили назад.

— Сэр?

Норман почувствовал жар, словно вместо ледяного дождя его коснулось пламя. Дыхание прервалось.

— С вами все в порядке?

— Я… да. Нет.

— Почему бы вам не зайти в дом?

Голос и фигура полицейского исчезли. Вместо лужайки, которая становилась белой от мокрого снега, вместо темной узкой полосы залива Норман увидел одинокую деревянную пристань. Была холодная ночь, завтра он должен встретиться с Викторией.

— Виктория, — произнес он.

— Да, сэр. Почему бы вам не…

— Не говорите ей, — перебил его Норман.

В ответ он услышал голос молодого полицейского:

— Не говорить о чем, сэр?

— Что я не могу… вспомнить… ее имя.

— С вами все в порядке, мистер Генри?

— Мне нехорошо, — донесся до Нормана чей-то голос. Все вокруг закружилось в бешеном хороводе, и он так и не разглядел того, кто это вымолвил, хотя голос показался удивительно знакомым. Норман беспокоился за этого человека, уловив в сказанном невыносимую боль.

— Виктория, — закричал он, падая на землю и сознавая, что его никто не слышит. Лицо Нормана коснулось жесткой травы, и он вспомнил все, что с ним произошло раньше. Только тогда под ним был деревянный настил, а холод шел от воды, плещущейся под пирсом.

Виктория замерзла, хотя Пит, укутал ее в одеяло и принес тапочки. Фантазиям пришел конец, сказала она себе. А ведь были всего день и две удивительные ночи. Неужели это все, что ей отпущено судьбой? Крошечный отрезок времени с человеком, которого она полюбила.

Виктория понимала, что могла бы поддерживать Нормана в заблуждении. Стоило лишь заставить его поверить в собственные фантазии и помочь забыть волновавшие воспоминания. Она говорила бы ему снова и снова, что любит его и знает, что он любит ее тоже. Обладая литературным даром, Виктория старательно заполнила бы все пробелы его памяти, каждую ее пустую страницу образами и ситуациями, днями и ночами, совместными обедами и тысячами других событий, которые продлили бы ложь.

Ей было под силу убедить его поверить в мечту, увлечь, возбудить. Сделать его таким, каким она хотела его видеть, каким он сам желал бы стать. Но тогда-то все превратилось бы в ложь. Каждый день, каждое мгновение ей пришлось бы обманывать его во всем.

Искушение было велико. Оно влекло и манило, но другая часть ее существа восставала: настоящая любовь должна отдавать, а не брать, делать лучше любимому, а не себе, а Норману лучше узнать правду. Однако правда убьет ее. Без его прикосновений и доверия ей уже не возродиться.

Виктория подошла к застекленной двери, чтобы позвать Нормана, но прежде, чем его имя слетело с губ, она заметила, как он покачнулся раз, другой, а затем медленно упал лицом вниз.

Виктория бросилась к нему. Ноги не слушались ее и скользили по заледеневшей траве. Ей показалось, что прошли часы, прежде чем она подбежала, хотя на самом деле его лицо едва успело коснуться лужайки.

— Норман, — закричала она, и голос ее эхом отозвался над заливом.

Словно в замедленном фильме, она увидела, как один из полицейских сначала отпрянул, а затем склонился над Норманом.

Тот на мгновение приподнял голову, и с его губ слетело белое облачко.

— Я здесь, — воскликнула Виктория и протянула руки, чтобы обнять любимого.

Ей показалось, что она поймала его взгляд, и Норман узнал ее.

— Быстрее, — закричал молодой полицейский. — Помогите мне.

Виктория прижалась к Норману лицом. Она была сейчас для него единственной защитой, единственным спасением.

— Я здесь, Норман, — всхлипнула она. — Ты не один.

Норман услышал звук удара о доски причала и почувствовал, как Майкл навалился на него. Щека Майкла была холодна, а груз, давивший на Нормана, был намного тяжелее, чем тело друга. Он попытался избавиться от ужасного видения. Но мир вокруг закружился, оставив в сознании одну только мысль — о Виктории.

Он услышал ее голос, почувствовал ее прикосновения.

— Я с тобой, — сказала Виктория, и он с облегчением вздохнул, ощущая под собой не воду, а холодную землю. Она здесь. Виктория не плод его воображения. Это ее голос, руки, ее аромат. Виктория! Он знает ее, любит, как и она его. Это правда. Это не сон. Так почему же он не мог в него поверить?

XI

Норман открыл глаза и позволил Виктории помочь ему подняться. Поддерживая с двух сторон, полицейские довели его до двери, которую предупредительно распахнул Пит.

— Что случилось? — спросил тот.

— Я поскользнулся, — ответил Норман.

— Он потерял сознание, — объяснил полицейский. Неожиданно Норман схватился за голову и посмотрел на Пита так, будто никогда его не видел. Сердце Виктории сжалось от страха.

Полицейский тихо прошептал Питу:

— Перед тем, как упасть, он говорил совершенно непонятные вещи, словно пытался доказать свою невиновность.

Тем временем Виктория, не обращая ни на кого внимания и думая только о Нормане, провела его в комнату и усадила в кресло. Он откинулся на спинку и закрыл глаза.

— Я так устал, — пробормотал он, — все кружится перед глазами.

Джек всегда говорил, что лучшее лекарство — это сон, тем более для того, кто испытал потрясение, а потому Виктория попыталась уложить его в постель.