Джон Макдональд - Тепло твоих рук

Они уже почти поужинали. Я присел выпить с ними кофе. Джонни выглядел усталым и подавленным. Внешне невинными замечаниями Мими несколько раз подкалывала его.

В конце концов он вздохнул и проговорил:

— Мими на стороне несчастного, загнанного в угол преступника, которого преследует гестапо.

Нахмурившись, она перевела взгляд на меня.

— Когда человек уже отбыл свой срок, отчего бы вам не оставить его в покое? Разве наше общество не должно быть готово вновь принять людей, подобных Дуайту Макейрэну? Он ведь был… просто профессиональным спортсменом, который спутался с дурными людьми и уж с совсем отвратной девкой.

— Мими, на нас так давили, чтобы ему отвесили на всю катушку.

— И вы считаете, что правильно сделали?

Джонни сказал:

— Я все время ей объясняю, что ничего такого уж мы не сделали.

— Иногда, Мими, по причинам, которые выглядят весьма благовидными, мы выпроваживаем из города людей, особенно пришлых, которые пытаются затеять что-то такое, что нам не нравится. У нас имеется список постановлений муниципалитета, на нарушение которых обычно мы не обращаем внимания. Например, нельзя сорить на улице, слоняться без дела, плевать на тротуар, переходить улицу в неположенном месте. Назначая за эти нарушения максимально высокие штрафы, местные судьи помогают нам, если же этот человек или эти люди намека нашего не понимают, мы вдобавок к штрафам приговариваем их к тюремному заключению. Управление любым городом — это искусство возможного, а в находящихся под контролем городах вроде нашего немного полегче сдерживать людей, готовых нарушить… сложившееся равновесие. Учитывать следует и конкретные обстоятельства. Не занимайся я тем делом, которым занимаюсь, не будь он мне шурином, Лэрри, возможно, раскрутил бы машину на полный ход, и сейчас Макейрэна в городе уже не было бы. У него нет здесь особой поддержки. Но мы не слишком-то давим на него.

— Что же тогда Джонни делал в Харперсберге?

— Наш начальник Бринт, Джонни и я, и еще некоторые люди, мы считаем, что Макейрэн опасен. Мы знаем эту разновидность. Мег не в силах поверить, что он к ней принадлежит.

— Конечно, он выглядит немного грубоватым, но вам не следует судить по…

— Нам не симпатичны ни его манера поведения, ни те вещи, которые он делает. Мы должны защитить себя. Если он совершит что-то ужасное, нас могут обвинить в преступной халатности. Команду нашу полицейскую разгонят. А она кажется нам хорошей командой. И большим бы нам подспорьем было бы, если бы наши жены… верили, что мы знаем, что делаем.

Она улыбнулась.

— Меня, кажется, отшлепали?

— Вовсе не собирался, — ответил я ей.

Она вскинула свою хорошенькую головку и вопросительно взглянула на меня.

— Сдается, я все еще притираюсь, Фенн. Никогда не думала, что за законника замуж выйду. Вроде бы свыклась уже с мыслью, что кто-то невидимый может вдруг… причинить ему зло. Однако он счастлив, делая, что он хочет делать. Бог свидетель, делает это не ради денег, ни один из нас не работает лишь ради денег. Но вот что меня мучает — как оба вы можете сохранить свою преданность делу в вашем вонючем положении. Я имею в виду договоренность с Джеффом Кермером, и то, как вы к некоторым людям закон поворачиваете одной стороной, к другим — другой, и то, что вам приходится быть какими-то политиканами.

— Социальные институты несовершенны. Мег может тебя просветить на предмет того, как политиканствуют и лавируют в школьных делах. Такой выбор встает перед каждым. Ты можешь выполнять свою работу, не обращая внимания на всю эту хевру, можешь смириться и жить со всем этим бок о бок, пока это не полюбишь, можешь вообще выйти из игры. Не знаю, как Джонни, а я от этого ощущаю чувство какого-то извращенного тщеславия. Циничную гордость. Я выполняю полицейскую работу и оттого, что занялся ею, чувствую себя идиотом. Детективные фильмы и полицейские телесериалы приводят меня на грань то ли смеха, то ли плача — точно не понять. Почти бесплатно ты можешь ездить в городском рейсовом автобусе, а если тебя прикончат, городские власти возьмут на себя часть расходов на похороны. Если я арестую не того правонарушителя, меня затаскают, а если не смогу найти того, кого должен арестовать, меня точно так же затаскают. Когда я даю показания в суде, меня травит адвокат. Люди думают, что ремесло полицейского для меня как бы дополнительное к чему-то еще, что я чей-то родственник, или что я садист, или же настолько туп, что не способен делать что-нибудь другое. Больше всего нас унижают профессиональные преступники, которые сразу же определят хорошего полицейского, увидев его в деле.

— Хотел бы я сам понять, чего я это занятие не бросаю, — промолвил Джонни. — Мог лишь сравнить себя с мальчишкой, который сбежал от богатых родителей, и когда сорок лет спустя они его нашли, выяснилось, что он работает в цирке, каждый день лопатой чистит слоновник. Ему говорят, что его простили, что он может возвращаться в лоно семьи, а он знай свое твердит: «Что? Цирк мой бросить?!»

Она шутливо ткнула в него кулачком и сказала:

— Ладно. Я набираюсь у вас мудрости. Перебирайтесь в другую комнату и совершенствуйте свое искусство, а я тут пока приберусь.

Мы перешли в гостиную. Усевшись у погасшего камина, он хмуро произнес:

— Похоже, толку в этом никакого.

— Как Харперсберг?

— Прежде я и дня там не проводил.

— Из пятидесяти штатов, Джонни, тюремная система нашего штата занимает сорок пятое место. Не забывай об этом. Места заключения нуждаются в средствах. Имея мало денег и законодательные органы, которые не могут изобрести способов пополнения казны, мы имеем скверную тюремную систему, скверную школьную систему, плохие программы помощи престарелым и беднякам, паршивые дороги и шоссе. Джонни, мы — бедные родственники, наподобие Западной Вирджинии и Миссисипи.

— О Господи, как же там набито, Фенн! Их только с глаз убирают на время, а потом отпускают, как больных зверей. Кое-кого я сам туда посадил. Какую пользу я принес этим?

— Ну Хадсон-то считает, что после этого они, как черт ладана, будут этого места бояться.

— Так или иначе, но, возможно, я нашел то, за чем ездил. Пришлось поковыряться. У них была «крыса», которого они держали в одиночке, потому что дурацким судебным решением он был приговорен к смерти. Как-то его ударили ножом, но он выжил, и теперь они пытаются перевести его в другую тюрьму, но Хадсон считает, что даже если им это и удастся, его не спасти от мести и там. Он был каким-то боком причастен к той группе, в которую входил Макейрэн; прежде чем они это обнаружили, один из охранников сделал его осведомителем. До того, как попасть внутрь этой небольшой группы, Макейрэн два года был там сам по себе. Образовалась пятерка закоренелых бандитов, причем у Макейрэна срок был самым коротким. Главарем был Морган Миллер. Вот копия с его тюремной фотографии.