Шэрон Мэтис - Возвращенная любовь

К тому времени, когда Карен закончила укладку овощей и соуса, они прошли через весь материнский список вопросов. Три ее сестры быстро теряли терпение. Но не Карен. Сострадание возникает из понимания. Ее мама всегда правила семьей, будучи в курсе дел каждого. Теперь, когда девочки выросли и две из них уехали, Эрике было трудно адаптироваться.

Так или иначе, инквизиция прекратила работу, когда дети вбежали во двор.

Они изжарили цыпленка во дворе и ели его руками. Отец устроился рядом с ней, подставив колено в качестве опоры для ее спины и развлекая семейство шутками и рыбацкими историями. Карен спросила бы, что у него на уме, но на это у нее не было ни малейшего шанса. Холод и тьма в конце концов загнали их в дом и они собрались у ломберного столика поиграть в канасту. Горный воздух подействовал на всех, вскоре начались заразительные зевки. Джулия заснула первой, за ней все остальные, один за другим. Девушки разбили лагерь в одной спальне, мальчики — в другой.

Карен сгребла в кучку дрова в камине. Некоторое время она слышала, как отец разговаривает с Джоном Джэйкобом, и улыбалась мужскому шепоту. Постепенно, однако, дом окутала тишина. Все спали.

Кроме нее. Беспокойное, нервное настроение подкрадывалось к ней весь вечер. Натянув теплую куртку, она вышла наружу. Ночь была холодная, заморозки достаточно сильные, чтобы у нее разгорелись щеки. Горы как призраки поднимались вдалеке и копья ледяного, белого лунного света били в овраг. Она вздрогнула, но не сделала движения обратно к дому.

Несколькими часами раньше пытливые вопросы матери ее не беспокоили. Но не теперь. Мама задавала одни и те же вопросы миллион раз с тех пор, как Карен была ростом ей по колено, но сейчас Карен чувствовала разницу. Папа был сегодня необычно заботлив. Джон Джэйкоб должным образом поджарил ее на углях. Джулия внезапно заговорила с ней о мужчинах.

Если они не знали о Крэйге, то скоро узнают. В ее семье секреты не могли долго держаться. Они просто были слишком близки друг другу.

Карен закрыла глаза и вдохнула полные легкие холодного воздуха.

"Так почему ты еще им не сказала? Чего ты ждешь? Он любит тебя. Ты любишь его. Вы оба хотите одного и того же — снова жить вместе.

Так что же тебе мешает?"

Но она знала ответ. Пальцы крепко сжали грубые перила террасы. Радость, которую они находили друг в друге, была так же реальна, как биение ее собственного сердца. Они говорили так, как не говорили годами. И физическая близость… Она никогда не сомневалась, что им было хорошо вместе, но то, что они давали друг другу теперь, затмевало все, что она чувствовала раньше.

Она нуждалась во всем этом. Исследовать, экспериментировать, открывать новое в себе, как в женщине. Знать, что она изменилась и может прийти к нему как равная и быть чем-то большим, чем партнер на заднем сиденье, которым она была раньше.

Ничего этого не случилось бы, если бы не было времени узнать Крэйга один на один. Но в их тайных отношениях была одна загвоздка. Они все еще жили в башне из слоновой кости. И у Карен просто не было способа оценить, будет ли Крэйг испытывать к ней те же самые чувства, когда возбуждение преследования и соблазнения уйдет. Романтика имеет скверную привычку умирать, когда два человека вместе чистят зубы по утрам.

Она не знала, как в этом убедиться. Она не знала, что делать. Тихо, как шепот, задняя дверь отворилась. Ее мать, закутанная в большую охотничью куртку мужа, ступила наружу в шлепанцах.

— Мама, ты простудишься до смерти, — взмолилась Карен.

— Хм-м.

Эрика Хеннесси вдохнула холодный ночной воздух, отметила иней на траве и решила, что они обе умрут от воспаления легких. Тем не менее она неторопливо подошла к дочери.

— Мам, со мной все прекрасно. Мне просто нужно несколько минут свежего воздуха.

Мать кивнула.

— Тебе всегда было легче говорить с папой, чем со мной. Это не критика, моя радость. Мне всегда нравилось, что вы двое — родственные души. Но наконец мне пришло в голову, что отец о чем-то догадывается, а я нет. Это мужчина, правда?

— Мам…

— Ты изменила прическу. Макияж. Посреди разговора ты вдруг не к месту улыбаешься. Ты проиграла в канасту. Обычно, чтобы заставить нас выиграть, тебе нужно выйти из игры… так что это определенно мужчина. Ты любишь его?

Не сразу Карен смогла ответить. Мать не глядела на нее, но наблюдала за енотом, пробирающимся во двор. Мама, дающая своей дочери "пространство для отступления". Своеобразно же она старалась дать Карен это "пространство".

Быть может, они никогда не были близки, во всяком случае не так, как с отцом, но в прошедшие годы они обе старались.

— Саманта и Джун… — сказала Карен наконец, — шли прямо к успешной карьере и замужеству. Они тебя ни разу не разочаровали.

— Ты тоже, Карен Амелия.

Карен покачала головой.

— Ты же знаешь, что это не так. В школе у меня были хорошие отметки, но не было определенной цели. И ты тяжело переживала, когда мы с Крэйгом сбежали. Тяжелее, чем когда мы развелись. Я чувствовала… Я всегда чувствовала, что я… не оправдала твоих ожиданий.

— Идиотка.

Может быть, Эрика никогда до конца не понимала свою младшую дочь, но материнский инстинкт требовал называть вещи своими именами.

— Ты всегда была любимицей отца. Уж это ты знаешь. Ты не можешь его разочаровать, даже если пойдешь копать канавы…

— Не его, мам. Я думала, что разочаровала тебя.

Эрика повернула голову и нежно посмотрела на освещенное луной лицо дочери.

— Ты сошла с ума, дорогая. Меня никогда не заботило, чем ты занимаешься, пока ты была счастлива. К несчастью, ты похожа на отца. Ты тихо, автоматически заботишься о нуждах других людей, а к своим собственным равнодушна, как мумия. Ты всегда держала в себе свои раны, свои страхи, свои тревоги. Я до смерти боюсь, что ты достанешься какому-нибудь эгоисту, который не поймет, насколько ты уязвима. Именно это и случилось…

— Нет, — резко прервала ее Карен. — Я хочу, чтобы ты перестала его винить, мама. Он тебе всегда нравился до тех пор, пока ты не решила, что он причиняет мне боль. Но все было иначе. Я ранила себя сама. Я никогда не стояла на собственных ногах. Я полагалась на него, а не на себя. Я испортила бы отношения с кем угодно.

— Может быть.

— Не "может быть", а так оно и было.

Их глаза встретились в темноте. Они посмотрели друг на друга не как мать с дочерью, а как две женщины.

— Так это все-таки мужчина, — заключила Эрика мягко.

Карен кивнула.

— Мужчина, к которому ты относишься всерьез.

Карен снова кивнула.

— Я полагаю, — сказала мать осторожно, — что ты уже сказала бы мне, если бы думала, что мне он понравится.