Любимая бывшая жена - Пиппа Роско
Эмили была у входной двери, когда услышала его шаги у себя за спиной и остановилась, думая, что, может быть, он окликнет ее. Скажет, что они вели себя глупо. Что им надо все начать снова. Но вместо этого он сказал:
— Эстебан отвезет тебя на аэродром. — И закрыл за ней дверь.
Хавьер сидел на ступенях патио, его голова кружилась, а душа разрывалась. Наступила ночь. Сатана терлась о его ноги, утыкаясь носом в его ладонь и мяукая, словно оплакивая то, что они потеряли.
Что произошло?
Он снова и снова прокручивал в голове вчерашние события, пытаясь понять, как сумел потерять так много за короткий промежуток времени. Хавьер не знал, с чего начать, потому что из-за ужасного поведения своей матери он не сдержался и обвинил во всем Эмили. Они упрекали друг друга и наговорили лишнего.
Ярость душила его. Эмили не права — он не похож на свою мать. В своей решимости не быть ею он стал тем, кто никогда не откажется от своих намерений. Мужчина должен быть таким. Живя с Ренатой, он зависел от ее настроения и прихотей.
Он вспомнил о том, что Эмили сказала ему за несколько дней до этого. То, как она описала свою мать и отчима, который стал для нее центром Вселенной. У Хавьера скрутило живот. Он понимал, что Эмили боится потерять чувство собственного достоинства и стать приложением к другому человеку.
Раньше Хавьер не искал никакой взаимосвязи, но теперь понял: он действительно знает, каково потерять себя ради другого человека, и чувствовал страх Эмили как свой собственный. Эмили боялась потерять себя из-за него. От этой мысли ему стало тошно. Неужели он заставил ее чувствовать себя приложением к нему?
Хавьер не знал, что жена отложила свои дела, чтобы поехать в Турцию. Но теперь ему пришлось признаться самому себе, что он не думал о работе Эмили — работе, которая делала ее яркой и самоуверенной, а также сильной. Не думал о ее жизни в Лондоне, беспечно объявляя, что они переедут в Мадрид. Единственным его оправданием было то, что он отчаянно пытался исправить ошибки своей матери, так старался не проиграть, что подвел свою жену. А ведь она — единственный человек в его жизни, которого он должен ставить на первое место и ради которого обязан жертвовать собой, а не заставлять ее идти на жертвы.
Хавьер вцепился пальцами в волосы и сидел так до тех пор, пока солнце не выглянуло из-за ущелья.
— Хави?
На секунду он решил, что Эмили вернулась, и его сердце забилось чаще. Но потом понял, что его зовет Габи.
— Как ты себя чувствуешь?
— Я собиралась спросить тебя о том же.
Решив не отвечать, он посмотрел на часы:
— Еще рано, что ты здесь делаешь?
— Я услышала, как кто-то царапается в дверь, — ответила его сестра, ее глаза все еще были опухшими и красными после вчерашней ночи. Она стояла, завернувшись в одеяло.
Брат поднял руку, и сестра села рядом с ним, прижавшись к нему сбоку, а затем чуть не подпрыгнула, когда Сатана коснулась ее икры.
— Что это такое? — завизжала она.
— Ее зовут Сатана. — Хавьер наклонился и взял на руки кошку, которая выглядела так, будто собиралась либо убежать, либо разорвать одеяло на Габи.
— Она лысая!
— Это сфинкс, — продолжал он. — Все сфинксы лысые. В прошлом с ней плохо обращались, но она очень ласковая.
Габи продолжала с подозрением смотреть на кошку, пока та не повернулась в его руках, не дотянулась лапами до его плеч и не прижалась к нему с обожанием. Габи заахала и заохала.
— Наверное, она искала Эмили, — сообразил Хавьер, надеясь, что кошка не почувствует себя брошенной из-за ее ухода. Его сердце сжалось, и Сатана мяукнула.
— Ее здесь нет? — Габи озадаченно посмотрела на него.
Хавьер поморщился и объяснил, что произошло вчерашней ночью. Он понял, что впервые говорит о личном со своей сестрой, и немного успокоился.
Пока они разговаривали, Габи приготовила кофе и что-то вроде завтрака, и он задался вопросом, понимает ли она, что заботится о нем. Ему было невдомек, как у их матери могла родиться такая милая, добрая и любящая дочь.
— Ты поедешь за ней? — спросила Габи, поглаживая Сатану, которая расположилась у нее на коленях и мурлыкала от удовольствия.
Хавьер посмотрел на ущелье:
— Нет.
— Но почему?
— Потому что ей надо разобраться со своими чувствами, — объяснил он. — Ей нужно самой сделать выбор, если она когда-нибудь собирается вернуться. А мне необходимо, чтобы она сама сделала этот выбор. Я должен быть уверен, что она больше не бросит меня. Поэтому, если она вернется, мы оба об этом узнаем. Все это время, — признался он, глядя на свои руки, а затем снова на ущелье, — я твердил себе, что она моя и вернется ко мне. Что наш брак будет удачным, потому что я так хочу. Теперь мне нужно, чтобы Эмили этого захотела.
— Ты ее любишь? — Глаза сестры мерцали от волнения.
— Очень сильно. От любви к ней у меня перехватывает дыхание и замирает сердце.
Два месяца спустя
Шагая по лондонскому тротуару, усыпанному использованной жвачкой, Эмили вспоминала свои подростковые годы. Пока офис-менеджер вводил ее в курс дела с запросами клиентов по перепланировке жилого дома Джензес, которая включала обеденный стол на двадцать мест для большой и красивой шумной семьи, Эмили вспомнила, как упала на лед по дороге в школу. Потом вспомнила скамейку, на которой сидела, надеясь успокоиться после того, как ее мать пропустила очередное школьное собрание, потому что Стивену что-то требовалось. Потом она вспомнила, как ждала мать после школьной экскурсии, потому что ей
