Маргарет Уэй - Хлоя и Габриэль

— Не знаю, что бы я делала без тебя, — съязвила Хлоя. И что бы ты предпринял, если бы вдруг обнаружил кого-нибудь?

— Я? — его красивое лицо исказилось. — Да ничего. Я предоставил бы тебе право разбираться с гостем.

— Не хочешь кофе? — смягчилась она.

— Ну, если ты не предложишь чего-нибудь еще.

— Что это значит? — Она повернулась, сердце у нее забилось сильнее. На нем была черная тенниска и бежевые брюки. Облегающая тенниска обрисовывала его великолепный торс и сильные руки. К тому же он отпустил волосы, после того, как она предположила, что это пойдет ему больше, чем короткая стрижка. Такие черные волнистые волосы бывают у жителей Средиземноморья. Должно быть, в его роду были итальянцы или греки.

— Что ты так смотришь на меня? — настороженно спросил Габриэль.

— А что, нельзя? Ты очень привлекательный мужчина.

— А до сих пор ты этого не замечала? — его черные глаза смотрели с иронией.

— Просто привыкла думать, что мужчины мощного сложения не в моем вкусе.

— Так каких мужчин ты предпочитаешь?

— Вот сейчас я как раз вижу такого, — просто сказала Хлоя.

Макгир молчал.

— Там, на рояле, фотография моего отца.

Действительно, на опушенной крышке инструмента стояла дюжина снимков в серебряных рамках. Габриэль взял фотографию стройного мужчины чуть старше сорока лет. Тонкие черты лица. Пепельные волосы, серые глаза, большой чувственный рот. У Хлои такой же. В остальном она больше походила на мать.

— У твоего отца аристократическая внешность, — искренне сказал Макгир.

Хлоя подошла и встала рядом.

— Его звали Питер. В мире не было более достойного человека. Я обожала его. Восхищалась им. Он был так умен. Предназначен для великих свершений. Потом он погиб.

— Это судьба играет нами, Хлоя, — вздохнул Габриэль. Он поставил снимок на место, и, отправившись следом за Хлоей на кухню, спросил: — Когда врачи собираются отпустить твою мать домой?

— Мы думаем, в выходные. Даже доктора говорят, что это чудо.

— Мне тоже надо повидаться со своей мамой, — сказал Габриэль.

— Разве ты не можешь пригласить ее на выходные? Ее и твою тетушку.

— Конечно, могу. Мне хотелось бы. Да мама не соглашается. Не будем больше говорить об этом, Хлоя. Этот разговор только расстраивает меня.

— Мне жаль, Габриэль. Я хочу, чтобы ты знал: я понимаю, что ты чувствуешь.

— Правда? — он с нежностью взглянул на нее.

— И я чувствую твою боль, — почти не думая, она прикоснулась пальцами к его рту. Страстное желание тлело в ее груди с того момента, как он впервые поцеловал ее. Прикоснувшись к нему, она вспыхнула, словно сухая трава от упавшей на нее искры.

— Хлоя… — проговорил он.

— Габриэль! — Она смотрела на него как завороженная. Он обнял ее. за талию и привлек к себе.

— Если я сейчас не уеду домой, — напряженно произнес он, — я отнесу тебя в постель.

Хлоя пристально смотрела в его напряженное смуглое лицо. Она чувствовала, как мучает его. До нее вдруг дошло, что еще немного, и он, против собственной воли, оттолкнет ее от себя. Нельзя допустить этого, если она столь мучительно жаждет его. Ее одиночество длилось так долго. Теперь ей хотелось найти защиту в объятиях этого мужчины. В его страстной любви. Повинуясь инстинкту, она прижалась к нему всем телом. Это было восхитительное ощущение. Веки опустились, а к ее губам жадно приник его рот.

Могла ли она вообразить подобную страсть? Этот восхитительный прилив желания, который вздымал ее на волне такого наслаждения, которое превосходило все ее ожидания.

— Хлоя, я ужасно хочу тебя, — его мускулистое тело дрожало. Он хотел и боялся верить. Неужто она все-таки влюбилась? Ему казалось, что его душа сливается с ее, но он еще не решался дать себе волю, боясь жестокого разочарования.

Она была такой легкой. Как цветок яблони. Сияние окружало ее. Но она была настоящей женщиной. Он подхватил ее на руки. А вдруг они не подходят друг другу? Габриэль, не отдавая себе отчета, укачивал ее, точно ребенка. Ее кудрявая головка пряталась на его груди.

В любую минуту мог ворваться таинственный ветер…

Подождав несколько минут, Габриэль понял, что сегодня этого не произойдет. Никто и ничто не нарушит очарования этой ночи.

— Хлоя…

— Не уходи. Не покидай меня, — проговорила она дрожащим голосом.

— Кажется, я не смогу, — в его голосе нежность смешалась с отчаянием.

— Неужели мне придется показывать дорогу в собственную спальню? — Она крепко обхватила его за шею.

— Хлоя, это действительно случится. Ты понимаешь это? Если я начну ласкать тебя, назад возврата не будет.

Она обняла его:

— Не обращайся со мной так, будто я стеклянная, Габриэль. Я тоже хочу тебя. Хочу слиться с тобой душой и телом. Не ты соблазняешь меня. Это я искушаю тебя.

— Ну что ж, так тому и быть!

В тиши ее спальни он медленно раздел ее. Она была такая маленькая, такая нежная, такая изящная, с немыслимо шелковистой кожей, что могла поспорить своей свежестью с весенними цветами. И она с чудесным рвением отвечала на его ласки. Она доверилась ему, своему возлюбленному, своему первому возлюбленному. А он лишь хотел, чтобы она пережила нечто незабываемое и прекрасное.

Запоздалая луна залила комнату серебристым светом.

«Проживи я и сто лет, мне никогда не забыть этих мгновений», — подумала Хлоя. Она была совершенно обезоружена нежностью и силой Габриэля. Его чудесные руки обняли ее, нежно, ничего не пропуская, прошлись по ее телу. От возбуждения ее спина изогнулась. Спальня стала храмом. Луна за окном ослепительно светила им. Возбуждение потоком захлестывало ее. Мысленно она благословляла губы и руки Габриэля.

Вот он склонился над ней и спросил… а она стыдливо ответила ему. Она позволила, чтобы он до краев напоил ее дрожащее, жаждущее тело. Каждый ее нерв словно превратился в струну некоего чудесного инструмента, на котором играл искусный мастер.

Вдруг она вскрикнула от неожиданно пронзившей ее боли. Затем по ее телу побежали чудесные мурашки. Возбуждение, волна за волной накатывая на нее, проникло чуть ли не до костей. Мощный поток подхватил ее и вознес в объятиях Габриэля на величественный небесный берег.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда Хлоя привезла мать домой, стоял чудесный день. Габриэль собирался зайти позже, чтобы своим вторжением не нарушить очарование возвращения Делии в мирное и уединенное лоно собственного дома.

Минута была волнующей, но горе ушло. Царило лишь молчаливое сознание того, что муж Делии и отец Хлои ушел в мир иной и больше не появится среди них. И все-таки обеим женщинам казалось, что душа Питера постоянно пребывает в доме. Они стояли, залитые яркими лучами солнца, и любовались садом. Множество белых и голубых африканских тюльпанов, чьи бутоны еще недавно были плотно сжаты, теперь раскрылись и представляли собой величественное зрелище. Холодостойкий розовый куст распустился небывало пышно, а на клумбах, что начинались у парадного крыльца и окружали дом со всех сторон, буйно цвели великолепные белые лилии.