Дороти Вернон - Обретенный рай

Проснувшись на следующее утро, Зу твердо решила сделать все, чтобы избежать встречи с Мэтом за завтраком, дабы не повторилось вчерашнее. Но прибегать к особой стратегии на сей раз не потребовалось. Бегло взглянув вдоль балкона, она заметила на столике остатки завтрака. Мэт уже ушел.

Девушка спустилась по лестнице, чтобы сказать Хэндзл, что ей хотелось бы позавтракать на террасе.

— О, Зу! С добрым утром! Рада видеть вас. Вчера за чаем я без вас скучала. Вы завтракали до или после меня?

Любая ложь в данной ситуации была бы просто бессмысленной. К тому же, если Хэндзл уже знала правду от сына, она могла бы подумать, что Зу есть что скрывать от нее.

— Ни до, ни после. Когда я вышла на балкон, Мэт как раз завтракал там и предложил мне составить ему компанию.

— Весьма разумно! Мэт — один из немногих известных мне мужчин, которые ведут себя за завтраком вполне пристойно. А Тони, несчастный, просто невыносим до тех пор, пока не поглотит хотя бы три страницы утренней газеты и не выпьет две чашки кофе. В этом он — копия своего папочки, моего покойного зятя.

— Тони, скорее всего, еще не встал?

— Мне кажется. Тони в ближайшее время вряд ли здесь появится. Вчера вечером он слишком много выпил.

— Я это заметила.

— Ему надо отоспаться. Он не очень-то со мной разговаривает, а я пока не напоминаю ему, что мне вовсе не по душе, когда кто-либо из моих близких увлекается крепкими напитками. Правда, по-видимому, ему так легче переносить страшную боль в ноге. Сейчас он еще не может нормально двигаться, и это, похоже, его очень угнетает. Прошу вас, отнеситесь к нему с терпением.

По мнению Зу, Тони мало ходил не столько из-за боли в ноге, сколько из-за своей лени. Конечно, приспособиться к хождению на костылях нелегко, что поначалу вызывало сочувствие. Но очень огорчало, что он не прилагал необходимых усилий для того, чтобы поскорее поправиться. А уж в том, что Тони не любит много говорить, Хэндзл ошибается, или, скорее всего, специально затыкает уши, потому что он только и делает, что жалуется на ужасный дискомфорт. Так или иначе, Зу почувствовала, что Хэндзл ее слегка упрекнула за непротивление пристрастию Тони к алкоголю, и пообещала с улыбкой:

— Я постараюсь быть к нему более внимательной.

— Хорошая девочка! Я знала, что вы так и поступите. Что-то между Мэтом и Тони сейчас происходит, хотя что именно, я не знаю.

На какой-то миг проницательные глаза Хэндзл оценивающе разглядывали Зу, но она ничем себя не выдала и продолжила свою мысль:

— Ситуация презабавная. Разница в возрасте между Тони и Мэтом меньше, чем между Мэтом и его сестрой. Поэтому мужчины всегда относились друг к другу скорее как братья, чем как дядя и племянник. А ведь у братьев, даже без всякого повода, всегда найдется, из-за чего подраться. Когда родился Мэт, я уже была не очень молодой. Стыдно об этом говорить, но я сына никогда полностью понять не могла. Он проказничал, как и другие мальчишки, но в отличие от них вину свою признавал. Это даже вызывало недоумение.

— По-вашему, получается, что способность признавать свою вину — незавидное качество. Разве лучше, когда провинившиеся стараются себя оправдать?

— Согласна, что хуже. Но иногда Мэта наказывали за то, в чем он был невиновен. И даже тогда он ни разу не пытался что-нибудь объяснить. Я никак не могла вбить сыну в голову, что откровенный разговор может помочь ему избежать неприятностей. Если он делал что-нибудь не так, объяснений от него ждать не приходилось — никаких «если», никаких «потому что». Любой его поступок следовало воспринимать как свершившийся факт, и к наказанию он относился стоически. У Мэта есть такая неотъемлемая черта: он не допускает никаких смягчающих вину обстоятельств, никаких проявлений слабости. И если уж Мэт бывает к кому-то нетерпимым, а я должна признаться, что порою он к Тони слишком, на мой взгляд, строг, то еще более сурово относится к себе самому. Ему все досталось не очень-то легко. Но в его жизни произошло событие, которое оставило в его душе тяжелые воспоминания. Тогда у него была эта самая девушка… — Явно смутившись, Хэндзл вдруг замолчала. — С вами очень легко разговаривать, Зу. Мне, наверное, стало бы легче, если об этом я рассказала кому-то, кто смог бы меня понять. Однако причиненная Мэту обида касается только его самого, и рассказывать о ней я не имею права. Так что больше не скажу ни слова.

Зу сжигало любопытство, но она понимала, что расспрашивать Хэндзл неуместно. Девушка вздохнула и перевела разговор на другую тему, как ей казалось, очень важную для обеих.

— Я должна перед вами извиниться, Хэндзл.

— Извиниться? За что?

— За бестактность, которую вы, возможно, заметили вчера. Тони проявил слишком много эмоций.

— Это верно.

Зу чувствовала, что Хэндзл не спускает с нее глаз, а значит, разговор может пойти совсем не так, как хотелось бы.

— Я продумала… Я боялась, что, по вашему мнению, было бы лучше… если бы Тони проявлял свои чувства, когда мы с ним остаемся одни…

Для Зу такое признание оказалось очень трудным. Так почему оно так развеселило Хэндзл?!

— О, моя милая! Я, наверное, и впрямь состарилась, но не настолько же? Ведь вчерашнее поведение Тони было для меня первым нормальным, здоровым его поступком по отношению к вам. С тех пор как вы сюда приехали, вы оба вели себя так, словно огонь между вами уже погас. Мы с моим дорогим покойным супругом значили друг для друга гораздо больше, чем муж и жена, мы были страстно влюблены до самого последнего дня его жизни. Он был на двадцать лет старше меня, и мы знали, что по законам природы он должен покинуть этот мир раньше, чем я. И потому нам всегда друг друга не хватало. Мы старались сполна насладиться каждой минутой, иногда даже в ущерб другим. Мэт страдал больше Нериссы. Он родился, когда ей было уже пятнадцать лет. Отец по возрасту годился ему в дедушки. Времени у нас с мужем для себя оставалось все меньше и меньше, и поэтому каждый миг приобретал двойную ценность. Но теперь, оглядываясь назад, я отдаю себе отчет, что мы вели себя эгоистично, нам нельзя было отгораживаться от Мэта. А потом, когда муж умер, я замкнулась в себе. Я обвиняю сына в том, что он так нетерпим к человеческим слабостям, в том числе и своим собственным. Но в этом виновата я, а не он. Именно я пустила все на самотек, когда Мэт рос, а он со своей самостоятельностью справился преотлично. И мне очень повезло, что теперь мы с ним стали так близки. Ведь он мог бы на всю жизнь затаить обиду и не простить мне этой ошибки. Но, в конце концов, Мэт — истинный сын своего отца, и характер у него такой же сильный.

— Мне кажется, одну черту характера Мэт унаследовал от вас. Вы слишком к себе строги, Хэндзл. Никакие смягчающие обстоятельства вы принимать во внимание не хотите.