Вайолетт Лайонз - Дар небес
— На всякий случай, миссис Лоусон, информирую вас: мой ребенок — стопроцентный Лоусон, и если провести тест на кровь, он это подтвердит. Я хоть сама и незаконнорожденная, но, в отличие от вашего сына, спала только с ним и ни с кем больше! Всего хорошего и приятных сновидений!
Лучшей финальной реплики нельзя было придумать — блестящая и короткая, как раз, чтобы успеть выплеснуть наружу остатки яда и ринуться в спальню, перепрыгивая через две ступеньки из опасения, что Адам погонится за нею.
Он и в самом деле не заставил себя ждать. Едва лишь Дженис перевела дух и снова собралась с силами, как он уже стоял на пороге спальни — прекрасный и грозный, как тропический тайфун.
— Какого дьявола ты устроила матери сцену?
— Не понимаю, какие проблемы? — цинично спросила Дженис. — Я ведь говорила правду! Твоя мать имела право знать о моей беременности. В конце концов, я не хочу стать для нее большим разочарованием, чем уже стала для тебя!
— Разочарование — не вполне подходящее слово для моего отношения к тебе, — процедил Адам.
— Раз так, не стесняйся в выражениях! Я же не Оливия, со мной можно!
— Ты определенно не Оливия, — кивнул Адам. — Но ты моя жена и мать моего будущего ребенка, прочее не имеет значения. Точно так же думает и моя мать. Спроси у нее, когда она выпьет валерьянки и немного остынет, и она заявит тебе то же самое.
— Я до такой степени вывела ее из себя? — испугавшись, спросила Дженис.
— А ты сомневалась?
— О боже, мне нужно срочно пойти к ней и извиниться, — Дженис соскользнула с кровати и вдела ноги в туфли.
— Хватит на сегодня! Моя репутация и без того похоронена!
Дженис замерла от неожиданности.
— Твоя репутация? — переспросила она.
— Она самая. Отныне в глазах матери я не просто ловелас, но совратитель девственниц, губитель юных душ.
— Совратитель и губитель? Но ведь все было не совсем так…
— Это с какой стороны посмотреть. Я на восемь лет старше тебя. Мне следовало проявить осторожность и вообще действовать более ответственно. Так что в глазах матери я типичный образчик законченного сластолюбца и негодяя.
— Но это неправда!
— Слышала бы тебя покойная Стефани Моррисон! — издевательски покачал головой Адам. — Разве не все мужчины без исключения подлецы и негодяи?
— Адам, зачем ты попрекаешь меня этими словами?
— Выслушай и постарайся понять меня, Джен! В отношениях с тобой я всегда находился как бы между Сциллой и Харибдой. С одной стороны — твоя покойная мать, пригрозившая адским огнем, кипящей смолой и прочими загробными муками, если я хотя бы пальцем прикоснусь к ее дочери, а с другой…
— Как? Она говорила тебе такое? — перебила его Дженис.
— Представь себе! Впрочем, я ее не осуждаю. Царствие ей небесное. Стефани Моррисон не хотела, чтобы дочери была уготовлена ее собственная участь. Как бы то ни было, в любом случае, я рассудил, что связываться с Дженис Моррисон — себе дороже и долгое время прекрасно обходился без тебя.
— Ну надо же, какие откровения!
— А ты хотела, чтобы я лгал? Хотела правды — получай ее. Подумай: мне было всего двадцать семь лет, я только что основал компанию, я уже обладал довольно солидными деньгами, свободой, был полон планов и надежд и ничем не желал себя связывать. Хотя — если быть откровенным до конца — глаз на тебя я положил сразу. Ты уже тогда была чертовски привлекательна и от одного твоего вида в голову шибал хмель!
Адам отошел от двери и уселся на край кровати, бесовски сверкнув глазами.
— Ты говорила, что повзрослела, но вплоть до той ночи я этого не замечал. И вдруг ты предстала предо мной — ослепительно прекрасная, сногсшибательно привлекательная, настоящая женщина в полном смысле этого слова!
Он откинул со лба прядь темных волос и качнул головой:
— Господи, я оказался слаб! Я не устоял перед тобой! А потом мне стало ясно, что я не смогу спокойно жить дальше, оставив все как есть. Во-первых, я вольно или невольно подтвердил подозрения твоей матери в отношении меня…
— А во-вторых?
— А во-вторых, — Адам пристально посмотрел ей в глаза, — мне все же необходимо было доказать тебе, что не все мужчины в мире — подлецы. Я не бросил тебя, как бросил Стефани и тебя твой отец, наш ребенок будет знать обоих своих родителей, ему не придется расти в нужде, одиночестве, не имея поддержки в этой жизни…
И ни слова о любви ко мне, с горечью констатировала Дженис. Снова — долг, снова — ответственность. Но, по крайней мере, честно и без притворства. А моя привлекательность для него?.. Ерунда! Стоит мне родить, и он потеряет ко мне всякий интерес…
— Пойду все же скажу твоей матери, что она слишком строга к тебе, — сказала она, соскальзывая с кровати.
— Стой, вернись! — Адам мгновенно оказался на ее пути и, схватив за плечи, заставил снова опуститься на постель. — Слишком много откровений для одного раза. С матерью я разберусь как-нибудь сам. И вообще, тебе давно пора в постель. Ты наверняка устала.
— Боишься, как бы я не наговорила ей чего-нибудь еще?
— Боюсь! А вообще-то тебе стоило бы найти с ней общий язык — ей скоро предстоит стать любящей бабушкой. Зря смотришь на меня с такой иронией! — сказал он с укоризной. — Мама спит и видит, как бы понянчить внуков. Ей не хватило одного меня. Ты уже знаешь, что старший брат у меня умер в младенчестве, так вот — еще раньше у нее было два выкидыша, а уже после меня родилась мертворожденная девочка. А она так любит детей!
Дженис прикусила губу от боли. Ей вдруг стало ясно, в чем разгадка характера матери и сына Лоусонов. Маргарет Лоусон после всех этих трагедий не могла надышаться на единственного сына, а Адаму выпала нелегкая ноша — влачить крест наследника богатого семейства. В том, как нелегка эта ноша, она успела за последние недели убедиться на своем опыте.
— Теперь ты понимаешь, почему этот ребенок будет для нее так дорог? — тихо спросил Адам, опускаясь на колени и осторожно кладя ладони ей на живот. Глядя на его склоненную голову, смягчившееся лицо, счастливый взгляд, руки, словно бы оберегающие будущее дитя, Дженис почувствовала, как сердце ее преисполняется любовью и нежностью. В конце концов, подарить любимому мужчине желанного ребенка — это тоже чего-то стоит!
— Адам, — вырвалось у нее, но в тот момент, когда с уст ее готово было слететь признание в любви, он резко поднялся на ноги, поправил галстук и снова стал холодным и безупречно вежливым Адамом Лоусоном, словно бы еще находящимся на светском рауте.
— Вот и отлично! — спокойно прервал он ее. — А сейчас — в постельку.
