Четыре плюс один - Варвара Оськина
— Нет.
— Но ты бы его не выбрала, — слегка прищурившись, протянул Том. Между ними неумолимо, нестерпимо вырастал лабиринт напряжения. Они чувствовали это оба, но вряд ли её друг знал, почему. Алекс снова попыталась улыбнуться.
— Ну, мне еще не поступало предложений, чтобы была возможность подумать на эту тему, однако… Нет, не выбрала бы.
— И все же мне ты советуешь именно его.
— Классика — всегда беспроигрышный вариант, — машинально ответила она, поворачиваясь лицом к круглой витрине в центре зала.
А после, сидя в своем маленьком кабинете, Алекс бездумно смотрела на мерцающий экран с окошками камер и думала, что это были самые трудные полчаса в её жизни. До отвращения невыносимо слушать, как выглядит женщина, которая не ты. А в голове не переставая звенел последний, такой веселый и непринужденный вопрос Тома:
— И все же, что бы ты хотела для себя?
— Изумруд, — коротко ответила она, щелкая замком в витрине.
— Неожиданно, — пробормотал он, но Алекс уже не слышала, несясь прочь и мечтая как можно скорее схватить футляр. Руки позорно дрожали.
С того дня изменилось многое, хотя изо всех сил она старалась сохранить их непринужденную, легкую дружбу. Пытался и Том, чувствуя повисшую недосказанность с горьковатым привкусом безысходности. Он по-прежнему забегал к ней несколько раз в неделю, принося с собой свежие истории и забавные случаи. Они даже сходили пару раз выпить кофе, сидя на заснеженной Хай-Лайн. Но беседа не клеилась. Алекс смотрела вдаль, где тусклое солнце ломалось в таких же тусклых стёклах и думала — до чего же неожиданно непрофессионально, глупо и больно. Ей не давали ни одного права расстраиваться или тосковать, переживать или с опозданием осознавать, что она-то, оказывается, мечтала… она-то, дурость какая, надеялась.
И хорошо, что слезящиеся глаза было так легко списать на пронизывающие ветра, прилетевшие к ней молчаливыми помощниками. Алекс куталась в пуховик, грела руки о картонные бока стаканчика и мечтала, чтобы пытка скорее закончилась. А Том, милый и чуткий Том не мог не заметить возникшей между ними неловкости. Он пытался спросить, пытался узнать, выводил на разговор, шутил, тормошил и даже обиженно молчал, но что Алекс могла ему сказать? Как? И, главное, зачем? Все эти пустые сотрясания воздуха и нервов ни к чему. Том не ее мужчина. Не был, не есть, не будет.
Окончательно устав от жалости к самой себе, Алекс поняла, что больше не может. Говорить с ним становилось почти физически тяжело, а додумывать несказанное ещё невыносимее. И враз намеренно потеряв для себя то, что никогда ей и не принадлежало, она больше не выходила к витринам. Алекс пряталась за стопками бумаг, лишь только завидев все реже появлявшуюся на экране монитора и снова неуместную в сверкающем зале фигуру Лэнга. Или сбегала, прячась ото всех среди поросших камнями и асфальтом улиц, где они никогда не ходили. Её помощницы все понимали, тревожно смотрели им в спину и исправно передавали для Алекс его «нежный привет». Но, что толку?
И именно через равнодушные камеры Алекс видела, как весенним днем, смеясь и весело ругаясь на обезумевшую капель, миновав стену воды, они заскочили в магазин. У неё не было сомнений, кто была его спутница. Невысокая, обаятельная блондинка, солнечным зайчиком выделявшаяся на фоне традиционно одетого в темное Тома. Они хорошо смотрелись вместе. Черное и белое. Неувядающая проклятая классика. Алекс с закрытыми глазами могла сказать, что выбор их — стойкая, прочная платина. Господи, да будь у них возможность, они бы заказали кольца из осмия, желая глупыми физическими качествами металла подчеркнуть твердость своих чувств. Однако, стоя перед витриной и рядом с невестой, Том отчего-то постоянно оглядывался. Алекс считала все брошенные прямиком в камеры взгляды, но не понимала — зачем? Для чего он так неистово ищет её? Чтобы познакомить или хотел последнего, самого главного чуда? Она сделала бы для него что угодно. Но Алекс не его женщина. Не была, не есть и не будет.
Апрель сменился маем, и Том больше не заходил, хотя с завидным упорством Алекс замечала его машину где-то неподалеку. Но это и неудивительно. Где-то там, на тридцатом, а может и тридцать третьем этаже его офис наполняли люди, а жизнь — семейное счастье с любимой женщиной. Иногда в большие окна она видела его проходящим мимо, поворачивающим голову в её сторону или напряженно замирающим около уличных витрин, словно он не мог решить что-то для себя, но только и всего. Алекс не хотела приглашения на свадьбу, да его, слава Богу, и не последовало. И жизнь, взвизгнув железными колесами, все же нехотя встала в привычную удобную колею, притянув упирающийся июнь. Мимо проносились дни, полные любимых покупателей, ароматного кофе и забавных житейских историй, а она в одиночестве гуляла по Хай-Лайн и ничего не ждала. Её жизнь замерла, застыла однотипным кадром, словно два чудесных года схлопнулись в крохотную точку, ничего за собой не оставив. Да вот только дыра на месте сердца хоть и подернулась грубой, иногда кровоточащей коркой, но все так же болезненно ныла.
Теплый августовский вечер, наполненный пыльной свежестью позднего лета, неподвижным воздухом застыл над Нью-Йорком и окутал город влажным цветением. Прекрасная погода. Совершенно не подходящая Тому Лэнгу, который наплевав на табличку «Закрыто», впервые за эти месяцы вновь зашел в её магазин. Хрустально перекатился колокольчик, и Алекс вздрогнула, роняя на пол злополучную белую вазу с цветами.
Он подхватил её в полете, каким-то чудом умудрившись не поскользнуться на залившей каменные плиты воде, да так и не поставил на место, машинально оглаживая пальцами гладкий стеклянный бок. А Алекс удивилась, почему так гулко и сильно бьющееся сердце еще не отдается тонким звоном в витринах, ведь сама она, казалось, вздрагивала ему в такт. В
