Малышка на заднем сиденье - Мэй Олдер

— Что не так? — спрашивает Самир тоном, какого я от него раньше не слышала, и проводит большими пальцами вверх-вниз по внутренней стороне моих бедер. Кажется, ему не все равно.

Вероятно.

Я бы хотела, чтобы ему было не все равно.

— Мои бедра. От слишком долгого сидения они болят, как перед месячными. Мне нужно размять ноги, но там нет места, — говорю я, надувшись.

— Во-первых, слишком много информации.

Проходит мгновение, и он сам сгибает бедра подо мной. Ему, наверное, тоже нужно хорошенько размяться, тем более что его ноги намного длиннее моих.

— Во-вторых, опусти колени на сиденье.

Я оборачиваюсь и смотрю на него, в недоумении хмуря брови.

— На сиденье? Как это?

Он похлопывает по узкому пространству между пряжками ремней безопасности по обе стороны от себя.

— Ноги здесь.

Затем он постукивает по краю сиденья.

— Колени сюда.

Я бросаю на него еще один растерянный взгляд, и он закатывает свои золотисто-карие глаза, будто бы это я тупица, тогда как он сам не понимает, что к чему. Самир велит мне снять сандалии и, обхватив меня сзади за бедра, подталкивает вперед, подтягивая ноги к своим коленям, затем говорит мне опереться руками о коробки, и помогает расположить каждую ногу на сиденье.

Мое лицо вспыхивает, когда я осознаю, в какую позу поставил меня мой сводный брат, усадив к себе на колени в позе наездницы задом наперед, прежде чем он скользит руками по моей рубашке вверх, к ребрам, и оттягивает мою верхнюю часть тела назад так, что мои плечи упираются ему в грудь.

— А теперь положи голову мне на плечо, — говорит он низким рокочущим голосом.

У меня пересыхает во рту, когда делаю то, что он велит, и я судорожно втягиваю воздух, когда он снова сжимает мои бедра и отталкивает мою нижнюю часть тела вверх и в сторону от себя так, что я растягиваюсь в измененной позе мостика. Я закрываю глаза и стону от мгновенного облегчения, когда боль в бедрах проходит. Самир тихонько чертыхается, его нос касается моей шеи, затем он толкается с большей силой, чтобы продлить растяжку.

Я вытягиваю руки за спину, чтобы ухватиться за спинку сиденья по обе стороны от его подголовника, и разминаю бедра. Он помогает мне слегка покачивать ими вверх-вниз в воздухе — сгибать и разгибать, снова и снова — чтобы расслабиться, когда я крепче хватаюсь за спинку сиденья.

— Черт, это так приятно, — говорю я со стоном.

— Бекка, — шепчет он напряженным голосом, затем бормочет проклятие и откидывает голову на подголовник.

— Да?

— Ничего, — спешит сказать он.

Мы находимся в таком положении почти минуту, прежде чем он отпускает меня. Я наклоняюсь вперед, упираюсь руками в колени и покачиваюсь из стороны в сторону, когда боль немедленно возвращается. Когда это не помогает, я сажусь на колени и выгибаю спину, поворачивая туловище то в одну, то в другую сторону, но это и близко не так приятно, как в положении мостик.

— Трахни меня, — выкрикивает Самир, на этот раз громче.

Он снова резко сажает меня к себе на колени и приказывает положить голову ему на плечо. Он обхватывает руками мои бедра и толкает, растягивая меня, пока его руки не начинают дрожать от того, что он меня держит. Может, я и меньше него, но не худышка. Каким бы сильным он ни был после того, как тренировался почти пять дней в неделю с тех пор, как все четыре года пробыл в нашей школьной команде по лакроссу, я не знаю, как долго еще он сможет удерживать эту позицию, прежде чем его руки начнут отказывать.

— Сейчас все хорошо, — вру я, слегка смущаясь.

В отличие от Самира, последние четыре года я провела, сидя за клавиатурой, загружая каверы на известные песни и несколько оригинальных композиций на свой канал на YouTube, так что единственное, что я могу тренировать — это свои пальцы и голосовые связки.

Самир хмыкает и опускает меня обратно, хотя и не ослабляет хватки на моих бедрах. Я прекрасно осознаю, что все еще сижу на нем задом наперед, как наездница, но по какой-то странной причине ни один из нас не двигается, чтобы поменять позу.

Я тихонько погружаюсь в успокаивающий ритм, когда его грудь поднимается и опускается у меня за спиной. Если бы мои ноги и бедра не болели так сильно, я бы, наверное, уснула от ровного дыхания Самира и покачивания Тахо, катящегося по шоссе. Это было бы лучшим способом скоротать время, чем пялиться на стену из картонных коробок и гадать, что, черт возьми, нашло на моего сводного брата. Это самый долгий период, в течение которого мы не действовали друг другу на нервы, что само по себе немного нервирует.

— Спасибо, — шепчу я через несколько минут, и он кивает, его темная щетина щекочет мне щеку, вызывая легкую дрожь по спине, которую, я знаю, нужно подавить и игнорировать.

Мы сидим молча еще несколько минут, слушая ужасную папину версию Криптонита группы Three Doors Down, длинные пальцы Самира медленно обхватывают мои округлые бедра при каждом толчке на дороге, что заставляет меня напрягаться.

Я съеживаюсь, когда боль возвращается, и он спрашивает меня: — Все еще больно?

Снова этот нехарактерный заботливый тон.

— Да. Извини.

Мгновение он колеблется, затем скользит руками по моей груди, вызывая бурю бабочек, которые порхают у меня в животе.

— Выгни спину и приподними бедра на несколько дюймов, — шепчет он с легкой хрипотцой в голосе.

Я поднимаюсь и хватаюсь за подголовник Самира, делая, как он сказал. Мое сердце бешено колотится в груди, когда он медленно задирает подол моей футболки до пупка и просовывает руки под пояс моих леггинсов. Прежде чем я успеваю спросить, что, черт возьми, он делает, он прижимает большие пальцы к ноющим мышцам внизу живота.

Мои губы приоткрываются в порыве вздоха, и с них срывается непроизвольный стон, когда он начинает описывать большими пальцами небольшие круги, усиливая давление на мои напряженные мышцы. Я прикусываю язык, чертовски надеясь, что папа не услышал меня из-за песни Three Days Grace, которую он распевал.

Самир замирает на несколько секунд, затем делает глубокий вдох, когда я снова издаю стон, и начинает массировать мои мышцы с еще большим рвением,