Эльза Вернер - Высшая точка зрения

– Ого, это в мой огород! – с негодованием воскликнул Норманн. – По-вашему, я вероятно – бессердечное чудовище?

Взгляд Доры на мгновение остановился на лице профессора, а затем она с нескрываемой насмешкой ответила:

– Вы сами так называете себя. Я выразилась бы немного мягче.

Профессор пришел в ярость от этого ответа. Эта Дора вообще ужасно не нравилась ему; сейчас было видно, что она – единственная дочь, избалованная во всех отношениях. Эта дерзкая девчонка не питала никакого почтения к профессору, обращаясь с ним, как с равным, противоречила на каждом шагу и даже осмеливалась читать ему нотации. Норманн еще никогда не злился так, как здесь, в Шледорфе, где думал всецело предаться своим занятиям, и где этот сорванец со своим звонким смехом портил ему все настроение. Бедному Фриделю больше всего приходилось страдать от скверного расположения духа своего хозяина, и теперь он должен был служить громоотводом для той грозы, которую вызвало последнее замечание девушки.

Мальчик, отдохнув минут десять, снова отправился в путь. Сверху было видно, как он торопится, чтобы догнать ушедших, и вдруг свернул на узкую, крутую тропинку, срезавшую большой кусок дороги. Это еще больше усилило гнев профессора.

– Что это ему вздумалось лезть туда? – закричал он. – Пусть предоставит это козам… Фридель! – крикнул он. – Нет, не слышит.

– Фридель, не надо взбираться туда! – закричала Дора, замахав руками.

Однако мальчик, вероятно, не понял возгласов или побоялся спуститься и продолжал карабкаться наверх.

– Он все-таки недурно лезет наверх, – заметил Норманн, останавливаясь, – и, по-видимому, не подвержен головокружению. Все-таки опасная штука – взбираться по этой тропинке. Я не ожидал этого от такого мямли.

– Фридель – вовсе не мямля, – спокойно возразила Дора. – Он только забитый, болезненный мальчик, который совсем погибнет у своих воспитателей. Если бы он был в Гейдельберге, я не допустила бы это.

– Нечего сказать, большую услугу оказали бы вы человечеству, вырастив такое хилое растение! – ответил профессор, не замечая упрека, заключавшегося в последних словах Доры. – Посмотрите только на мальчишку! У него, вероятно, будет чахотка; он нигде не сможет работать и будет всю жизнь в тягость себе и другим; чем раньше он погибнет, тем лучше. Вам решительно незачем смотреть на меня с таким негодованием, я говорю вполне серьезно. Вы, конечно, придерживаетесь другого взгляда, основываясь на так называемой любви к ближнему. Это очень красиво, удобно, но в большинстве случаев крайне не неразумно. Существует еще другая – высшая точка зрения, которая не основывается на красивых словах, но приходит к разумным выводам. Конечно, она не для женщин, которые никогда не поднимутся на такую высоту.

– Да, слава Богу, – горячо перебила его Дора. – Женщина, спокойно смотрящая на то, как на ее глазах чахнет бедный ребенок, которому она могла бы еще помочь, и относящаяся к нему так потому, что придерживается „высшей точки зрения“, а не „так называемой любви к ближнему,“ – такая женщина… заслуживает такого мужа, как вы!

Профессор Норманн сначала совершенно окаменел от изумления; он привык сам говорить всем дерзости, а тут вдруг ему лично пришлось выслушать самому определенную дерзость, да еще из розовых уст хорошенькой молодой девушки.

– Значит, самое худшее, что вы можете пожелать женщине, это меня в мужья? – наконец произнес он. – Очень лестно! Но только можете не беспокоиться! Это несчастие не случится ни с одной особой женского пола.

Он остановился, потому что слабый крик, за которым последовал громкий возглас Доры, прервал его речь. Фридель сделал уже большую часть своего опасного пути и только что поставил свою ногу на большой камень, как последний оборвался, и мальчик покатился вниз. Он старался ухватиться за кустарник, но тяжелый мешок неудержимо тащил его за собою. Фридель еще с минуту висел на горной стене, а затем оборвался и исчез в глубине.

Дора была смелой, решительной девушкой; правда, при этом несчастье, случившемся у нее на глазах, она с минуту стояла, оцепенев от ужаса, но затем, не теряя времени на бесполезные аханья и крики, повернула назад и принялась решительно спускаться вниз. Она даже не оглянулась на своего спутника, так как от него нечего было ждать помощи, но картина, совершенно неожиданно представившаяся ее глазам, заставила ее замедлить шаги.

Мимо нее промчался профессор по той крутой тропинке, которую только что называл опасной для жизни, и которая оказалась роковой для бедного Фриделя. Спуск был, конечно, еще более опасен, чем подъем, особенно, если совершать его так, как это делал профессор. Он прыгал, скользил, карабкался и вскоре тоже исчез из вида.

Когда Дора, задыхаясь, наконец добралась до низу, то увидала, что ее опасения не подтвердились. Фридель не слетел в пропасть, а лежал на дороге на самом ее краю. Мальчик был неподвижен, смертельно бледен и изо лба у него струилась кровь. Профессор неловко и бестолково суетился вокруг него.

– Мне кажется, мальчик убился, – глухо сказал он.

– Оттащите его прежде всего в сторону! – кликнула Дора. – Он лежит на самом краю пропасти и при первом движении может упасть в нее.

Норманн повиновался. Он поднял мальчика и отнес его в сторону, а затем остановился и стал молча смотреть на него.

До сих пор он видел во Фриделе только слугу, правильно и бесшумно совершавшего обычную работу и не мешавшего ему. Теперь пред ним неподвижно, с закрытыми глазами, с выражением сильного страдания на лице лежал окровавленный ребенок. Это было совершенно ново для Норманна, и он с беспомощным смущением смотрел на свою спутницу, а та крикнула ему:

– Дайте сюда вашу походную фляжку, мы постараемся влить ему в рот вина. Подложите ему под голову плед! Вот так… Может быть, он только в обмороке.

Она опустилась на колена и старалась носовым платком остановить струившуюся кровь. Профессор также достал свой платок. Он вероятно еще никогда в жизни не оказывал никому подобных услуг, так как крайне неловко помогал Доре. Он вылил почти все содержимое своей походной фляжки на мальчика, но так как это не помогало, то начал трясти за плечи, причем полугневно, полуиспуганно звал его по имени. Дора хотела запротестовать против такого необычайного обращения, но оно оказало свое действие. Фридель сделал слабое движение и открыл глаза. Увидев Дору, он постарался улыбнуться и провел рукой по окровавленному лицу.

– Не шевелись, Фридель, – проговорила молодая девушка. – Что, очень больно? – и она, взяв платок профессора, завязала лоб мальчику.