Аманда Карпентер - Напрасные опасения

— Пожалуйста, мисс Никки, пойдемте со мной, — проговорил Чанг. — Я приготовлю вам горячего чая. Вы любите чай?

— Да, и индийский и китайский, — ответила Никки, идя за слугой, который был одного роста с ней.

Они вошли в небольшую, но превосходно, оснащенную кухню. Дункан указал на маленький столик в углу. Никки уселась на стул, а он, как грациозный танцовщик, вертелся по кухне.

— Называйте меня просто Никки, хорошо? — попросила она.

Чай был быстро приготовлен, и Дункан спросил:

— Можно я вам налью? Никки кивнула в знак согласия.

— Да, пожалуйста. С молоком и одним кусочком сахара. Скажите, вы учили английский в Канаде?

Дункан поставил перед ней дымящуюся чашку чая и снова улыбнулся. Никки только позже оценила, какая это редкость. Пока она пила чай, Дункан рассказал ей, что отец у него канадец, а мать — из Пекина. Живя в Англии, он ощущает себя в каком-то роде лоскутным одеялом.

Да и она сама тоже лоскутное одеяло, подумала Никки. Ведь в каких только местах она не побывала! Сила воли, не дававшая ей расслабиться и развалиться на отдельные лоскутки, сейчас, кажется, стала расползаться по швам. Неожиданно ее охватило чувство подавленности, которое обычно наступает после потрясений. Никки опустила голову и закрыла глаза перевязанной рукой — от доброты Дункана Чанга у нее снова навернулись слезы на глаза.

— Больно? Я предложил бы вам аспирин, но скоро приедет доктор Стенхоуп и наверняка даст что-нибудь другое.

Никки наконец смогла ответить нормальным голосом:

— Да, я знаю, но все равно спасибо вам. Раздался звонок во входную дверь, а затем приглушенно зазвонил домофон. Слуга нажал на кнопку, и голос, который она узнала из разговора по телефону в машине, нетерпеливо произнес:

— Это Гордон. Впустите меня, Дункан.

— Сию минуту, доктор Стенхоуп. Извините меня, мисс Никки.

— Конечно, мистер Дункан, — сказала Никки, подчеркнуто обратившись к Дункану «мистер» за то, что он снова назвал ее «мисс».

В ответ он еле заметно усмехнулся и вышел, оставив ее одну на кухне.

Никки постепенно отходила после отрицательных эмоций, испытанных за последние полтора часа. Ей казалось, что из нее выкачали всю энергию. Всего два часа назад она вышла из кинотеатра на Лестер-сквер, направляясь в свою просторную однокомнатную квартиру в Найтсбридже. У нее и мысли не было о возможной опасности, она не ощутила ни малейшего предчувствия.

Последствия могли быть и хуже, но Никки, несмотря на внешнюю хрупкость, отличалась выносливостью и самостоятельностью. Она уже оправилась от потрясения и собиралась с силами.

К тому же она находилась, как ей представлялось, в спокойной обстановке богатого и изысканного особняка и могла расслабиться. Кое-что в этом доме напомнило ей о детстве — золотом времени, когда мир вокруг был надежен и состоял из маленьких простых радостей.

Обретя душевное равновесие, Никки переключилась на игру, которой частенько забавлялась: она любила догадываться, что из себя представляют другие люди и что делают в данный момент. Она и не подозревала, что эта игра — тоже часть ее детства и научилась она ей от умных взрослых, тогда окружавших ее.

Теперь же Никки представила себе, как Гордон Стенхоуп вначале просит проводить его к Харперу, чтобы убедиться, что его друг не пострадал. Но Харпер Бьюмонт не привык объяснять свои поступки — его глаза выдавали в нем скрытного человека. И он отошлет Гордона к Никки — пусть она сама ему расскажет о себе. Властные люди любят все знать, но не спрашивая напрямую. Харпер Бьюмонт — проворный и немногословный кукловод — наблюдает, как разворачивается задуманный им спектакль. Дункан Чанг не позднее чем через две минуты — тут она бросила взгляд на стенные часы — приведет доктора сюда.

Никки почти обо всем догадалась верно. Ровно через две минуты кухонная дверь рас-пахнулась, но вошел не Дункан, а сам кукольник, большой и молчаливый. За ним — элегантный, стройный блондин с докторской сумкой.

Харпер Бьюмонт взял на себя роль наблюдателя, прислонившись к кухонной стойке около микроволновой печи. Он скрестил руки на широкой груди, а его худощавое лицо приняло сосредоточенное и непроницаемое выражение — китайцы могли бы брать у него уроки невозмутимости. Никки была почти спокойна. Харпер не познакомил их с Гордоном, а предоставил им сделать это самостоятельно. Никки посмотрела в искрящиеся серые глаза и произнесла, улыбнувшись уголком рта:

— Полагаю, вы доктор Стенхоуп.

— Именно так, дорогая, — ответил тот, поставил сумку и раскрыл ее. На вид ему было года тридцать три — тридцать четыре. Он выглядел изысканным, преуспевающим человеком, довольным своей карьерой и образом жизни. — А вы — Никки. А теперь вытяните руки, и я выясню, почему мне не дали доесть восхитительный мусс.

Для человека его профессии подобные вмешательства в жизненный распорядок были обычны, но едва сдерживаемое раздражение, прозвучавшее ранее по телефону, слышалось и теперь, придавая его легкомысленным словам оттенок недовольства.

Значит, женщина, от общения с которой ему пришлось оторваться, была очень хороша, подумала Никки и протянула ему руки в окро-вавленных повязках. Гордон начал быстро их разматывать, а Никки тихонько сказала:

— Выходит, мистер Бьюмонт прервал ваш ужин? Но, если вы поторопитесь, то, может быть, успеете к недоеденному десерту?

Сексуальный подтекст был едва уловим, но очевиден. По его реакции она поняла, что не ошиблась. Гордон на секунду замер и поднял на нее удивленные серые глаза, а Харпер добродушно рассмеялся и предупредил друга:

— Следи за собой, Гордон, — она читает не по выражению лица, а по глазам.

Никки не ожидала, что ее так быстро раскусят, но, судя по всему, Харпер человек умный и проницательный.

Насмешливый взгляд Гордона тем временем окинул ее фигурку: взъерошенные блестящие, коротко подстриженные черные волосы, серьезное лицо с тонкими миловидными чертами, пронзительно-голубые глаза, изящная лебединая шея. Никки произвела на него впечатление спокойной и сдержанной девушки. Одета она была просто: американские джинсы, кроссовки и красивый просторный блузон. Простая, но сделанная со вкусом золотая цепочка — единственное украшение — змейкой вилась по изгибам ключицы. На первый взгляд Гордон дал ей лет шестнадцать, не больше. Но когда он присмотрелся получше, его профессиональный взгляд определил то, что Харпер понял сразу — она, безусловно, была очень молода, но уже вышла из возраста тинейджеров. Она стойко терпела боль, как много испытавший взрослый человек, а ясные, цвета летнего неба, ши-роко открытые голубые глаза заглядывали в душу. По обе стороны изогнутого рта от боли залегли морщинки. Доктор в Гордоне пересилил любопытного наблюдателя, и он занялся ее израненными ладонями.