Диана Машкова - Дом под снегом (сборник)

— А тебе кто-нибудь говорил, что он, — она скользнула рукой вниз по неожиданно нежной на ощупь коже Вадима, — у тебя безумно красивый?

— Н-н-нет, — Вадим немного растерялся и даже покраснел. И когда только она успела стать такой ласково-бессовестной девчонкой? — В чем это выражается?

— Выражается?! — Алена весело рассмеялась. — А в чем должна выражаться красота? Нет, этого я не знаю. — Теперь она говорила глубоким, страстным шепотом. Голос чуть-чуть дрожал. — Я только знаю, как это действует.

— Ну и как? — не сдержал праведного любопытства Вадим. Хотя и боялся, что она сейчас ляпнет что-нибудь такое, от чего даже у бывалого бойца постельного фронта волосы встанут дыбом.

— Если он красивый, то, когда видишь его, сразу возбуждаешься! Вот!

Вадим с облегчением вздохнул. Получилось совсем не похабно, даже как-то наоборот.

— И много ты видела красивых? — Вадим пошевелился, сдвигая ее руку и стараясь изобразить на лице оскорбление и мучительную ревность. Алена в ответ усмехнулась и вернула на место ладонь.

— Нет, — ответила она с готовностью. — Только у тебя!

— Господи, как же ты иногда умеешь изъясняться, — Вадим несколько смущенно рассмеялся. — Можно умереть! — Он с радостью пил ее новое, беззаботное и озорное настроение. И с досадой удивлялся, почему всегда не может быть так.

— Не надо умирать! — Алена ластилась к нему, как кошка. — Ты лучше живи. Мне это очень нужно!

— Что именно «это» тебе нужно? — Вадим крепче прижал ее к себе. — Мне иногда кажется, что я нужен тебе в одном, ну максимум в двух каких-то, смыслах.

— Дурак! — беззлобно ответила она. — А еще такой большой, взрослый мужчина.

После этого они больше не говорили. Но если бы за стенкой были соседи, им вряд ли удалось бы спокойно, не отвлекаясь на посторонние звуки, слушать радио или смотреть телевизор. Алена ни за что не желала сдерживать себя. И даже то, что Вадим закрывал ей своей ладонью рот, помогало ничтожно мало.

Она проснулась первой и с блаженным удивлением открыла глаза. Сколько себя помнила, никогда не могла уснуть, если ее хоть как-то касались. Не важно — намеренно или случайно. Непременным условием было отвернуться, замотаться с ног до головы в одеяло, подсунуть руку под подушку и представить себе, что в кровати ты одна. А тут — она лежала на плече Вадима, крепко обнимая его руками и ногами, как обезьянка, да еще и нежно прижималась к нему во сне. Алена осторожно, чтобы не потревожить Вадима, повернула голову в сторону настенных часов: испугалась, что они проспали так до позднего вечера. Электронные цифры зеленого цвета показывали 15: 15. Симметрично. Значит, к счастью. Алена улыбнулась — прошло не больше двух часов с того момента, как они приехали сюда. Время, повинуясь сказочной атмосфере, царящей в этой комнате, снисходительно замедлило свой обычно неумолимый бег. Получается, что и спала-то она всего минут двадцать. Странно. Душа и тело ощущали себя легкими и наполненными силой.

— Сколько там? — не открывая глаз, спросил Вадим.

— У нас еще три часа, — ответила Алена.

— Ты не знаешь, зачем мы уснули? — сонно потянулся он.

— Нет. Но мне невыразимо хорошо!

— А я бы еще пару часов поспал.

— Спи, — разрешила Алена и снова поползла куда-то вниз.

— Подожди! — Вадим попытался ее удержать. — Имей сострадание. Я же уже старенький!

— Не похоже, — весело сообщила Алена. — А ты спи. Я же не мешаю. Просто мне, — она снова легла с ним рядом и зашептала на ухо, — всю жизнь страшно хотелось… Ну, в общем, представляешь, ты спишь, а он у меня во рту. Маленький такой. Податливый. Ну, как сейчас.

— О боже! — Вадим с ужасом выдохнул.

— Пожа-а-алуйста, — заканючила она. Вадим больше не сопротивлялся. Целых десять минут он старательно делал вид, что спит. А потом настала его очередь нарушать своими возгласами тишину. Алена не пыталась его утихомирить — только радостно улыбалась, насколько при ее занятии это было возможно.

Было пять, когда она, наконец, нашла в себе силы оторваться от Вадима и отправиться в душ. Долго плескалась, подставляя горячим струям лицо. Тело ликовало, ощущая себя молодым, упругим и сильным. Это было отчасти утраченное чувство, и тем ценнее оно казалось. Алена думала о том, что больше всего на свете сейчас ей не хочется расставаться с Вадимом. Хочется остаться здесь до утра, потом вместе поехать на работу, потом вдвоем вырваться на обед, а вечером от всех сбежать и снова провести вместе ночь. И все-все ночи в жизни, которые им еще предстоят. Исчезнуть, поселиться в каком-нибудь тихом, неприметном уголке. Да хотя бы в том самом, крайнем к лесу домике, заваленном снегом. Варить в печке картошку в мундире, разговаривать, смеяться, трогательно ухаживать друг за другом, писать давно заброшенные стихи и любить. Так любить, чтобы не думать ни о чем, ничего больше не желать, ни о чем не жалеть. Она сумеет — Алена знала это твердо, — слишком много соединено сейчас в душе: и гордость, и радость, и уверенность, и уважение, и желание, и любовь. «А вот это, — осадила она себя и выключила душ, — не для его ушей. — Подумала и добавила вслух, стараясь привести себя в чувство: — Ни для чьих». Они сидели за крошечным столом — Алена все так же, поджав под себя ноги, только теперь ей было радостно и хорошо — и пили коньяк. Говорили. О них. Ни о чем. Поддевали друг друга. Смеялись. Алена упорно отгоняла идиотский вопрос, навязчиво крутившийся в голове, и думала о том, до чего же глупой становится женщина, когда позволяет себе ею быть. Все. Хорошего понемногу. Нужно собраться, покончить с сантиментами, развеять иллюзии и вернуться к тому, что есть.

— Женись на мне, а? — Она и сама испугалась прозвучавшей фразы — так неожиданно и некстати вырвалось-таки. Алена съежилась, желая укрыться от собственной глупости и стыда, и стала осторожно наблюдать за Вадимом. Он не поменялся в лице, глаза его не забегали, как это могло бы быть в сложившихся, банальных, до дыр всеми затертых, обстоятельствах. Уже одно это показалось Алене бальзамом на пораненную собственной же неосторожностью душу.

— Когда? — Вадим, хитро прищурившись, смотрел на Алену.

— Ну… — Она уже готова была пойти на поводу у случая и обратить все это в шутку: все лучше, чем скатиться до унизительного отказа. — Когда дети вырастут, — с деланой веселостью ответила она.

— Хорошо. Договорились. — «Вот бы он на этом и остановился», — только успела подумать Алена. — Но я же не потяну тебя. Меня и на два года такими вот темпами не хватит.

Алена прикрыла глаза, чтобы не выдать обиду. Понятно, что она сама во всем виновата — не надо было лезть. Понятно, что вопрос риторический. И все же. От него и требовалось-то всего, что смолчать в финале. Просто ничего больше не говорить, оставить ей в подарок частичку неразрушенных иллюзий, лишь каплю призрачной и несбыточной мечты. А отказ всегда останется отказом, что бы там кто ни выдумывал в оправдание своих отвратительных «нет». Настроение испортилось. Алена сидела, насупившись, размышляя на набившую уже оскомину тему: всю жизнь она не могла понять одного — зачем добиваться, стремиться, затрачивать силы, страдать и в итоге связывать жизнь с человеком, если не желаешь владеть им в полной мере. Безраздельно. Целиком. Нечестно все это. Не по-людски.