Бывшие. Измене вопреки - Лера Лето
— Алиса, вам есть, что сказать по теме? — гендир и Фёдоров смотрят на меня вопросительно, и мне становится неудобно. Я так увлеклась злостью и воспоминаниями, что на секунду выпала из рабочей рутины. Что может произойти за секунду, казалось бы? Полжизни, вот что.
Поспешно задаю пару заковыристых вопросов об износостойкости материалов.
Кажется, это сработало, совещание идет дальше, а я обдумываю только что полученную информацию — дизайном занимался сам Фёдоров. Какой талантливый, гад, надо же, не только руководить горазд.
И этот гад, собственной персоной нагоняет меня после мероприятия.
— Интересный у нас намечается проект, правда Алиса? Столько нюансов, столько деталей! Я постараюсь почаще бывать у вас в офисе.
Он складывает руки за спиной и выхаживает рядом с важным видом, чем бесит еще больше.
— Какое рвение, Дмитрий. Очень рада, что вы воспринимаете такой большой контракт серьёзно, ведь пара ошибок и с ним можно попрощаться. Мы компания серьёзная. Любим всё перепроверять.
— Вы сами будете проводить проверку? Тогда я к вашим услугам. С радостью. Могу показать вам любые документы, сертификаты, вывернуть карманы. Может быть, снять одежду?
Он приподнимает бровь и выглядит эдаким донжуаном, пока я пытаюсь пропустить лишнюю информацию и придумать формальный ответ. Решаю просто проигнорировать неуместный выпад, нечего вообще развивать эту тему, да и вообще, пора свалить всё на помощника, становится слишком сложно все время его осаждать.
Но тут Фёдоров, видимо, увидев хороший знак в моем молчании, решает зайти еще дальше. За секунду его тон меняется, голос становится тихим и вкрадчивым, а сам он оказывается ближе, буквально перетекает на этот шаг вперед.
— Кстати, ты не передумала насчет отеля? Нам ведь есть что вспомнить, Ягодка, — он улыбается своей самой лучезарной улыбкой, а мне хочется удавиться, а лучше удавить его.
Конечно, нам есть что вспомнить, но мои воспоминания далеко не самые лучшие. Очень хорошо помню, как после какой-то пустяковой ссоры он просто исчез, а я бегала по всем его друзьям, а потом и вечеринкам нашего района, в поисках Его Высочества. А когда нашла в объятиях моей лучшей подруги, на секунду потеряла дар речи.
Я все еще помню это чувство, как падает сердце и неритмично, быстро бьется о ребра. Мозг еще не понял, ищет версии и оправдания, типа брата-близнеца или собственного внезапного безумия, но сердце… Сердце уже знает.
Не могу сказать, что моя жизнь тогда закончилась. Нет. Юность на то и дана, чтобы переживать даже самые сильные страдания. Жизнь бежит, летит, и вот через две недели ты опять можешь спать, через три — есть. А выпирающие ключицы да впалые щеки — довольно хороший бонус. По крайней мере, этим можно себя немного утешить.
Но это сейчас я знаю, вспоминаю и раскладываю все по полочкам. А тогда хотелось только сдохнуть.
Казалось, что в жизни больше ничего не осталось, она бесполезна и бессмысленна. Даже лучшей подруги у меня больше не было, пришлось долго и мучительно выплывать самой. Учиться заново улыбаться, искать новые цели, преодолевать «ничего не хочу» и пытаться опять доверять людям.
Окончить школу с золотой медалью было не так уж сложно, как и поступить на бюджет в хороший ВУЗ, ведь больше ничего важного в моей жизни не осталось.
Его измена многое решила в моей жизни, ведь мне больше не на что было отвлекаться.
Так что, не надо нам это вспоминать. Мы сейчас на работе, партнеры, почти коллеги (надеюсь, ненадолго). А чтоб неповадно было, надо все-таки ответить. С этой мыслью останавливаюсь, скрещивая руки на груди.
— А что бы ты хотел вспомнить? Размер груди Шолоховой? Или ее безразмерные губищи? Ну, давай, удиви меня.
Глава 4.
На мгновение мне кажется, что он растерялся.
Юля Шолохова — та самая моя лучшая подруга, такая же бывшая, как и Фёдоров.
Не сказать, что она была красивее меня, но смотрелась точно взрослее. Да и как выглядеть ровесницей с девушкой, как будто сошедшей с обложки мужских журналов.
Еженедельно ее вызывали к директору на разъяснительную беседу о том, что школа — не ночной клуб и носить такие короткие юбки, футболки с таким вырезом, каблуки такой высоты совершенно непозволительно. А потом на ковер к директору приходила ее мама и он, большой и грозный мужчина под пятьдесят, с явной военной выправкой, таял на глазах, начинал улыбаться и прощал «милую девочку». Это повторялось каждую неделю, пока они, наконец, не закрутили роман. С матерью, конечно.
Так вот, этими ее губищами, моя подруга пыталась съесть Фёдорова заживо, когда я ввалилась в непримечательную темную комнатку. Меня там никто не ждал, конечно, ведь такие места не для отличниц, вроде меня. Идеальное место для измены.
— Я не планировал напоминать тебе о Шолоховой. И сам успешно о ней не вспоминаю, — доносится до меня его голос.
Улыбка гаснет на его лице, а взгляд становится серьезным. Зуб даю, мы вспомнили один и тот же момент. Не думала, что для него это воспоминание хоть что-то значит.
— Вот и не напоминай. Пусть от этой части моей юности останутся приятные воспоминания, их и так совсем немного.
Я опять иду по коридору, в голове мелькают картинки из прошлого, и я никак не могу это остановить. Они отпечатываются под веками, воспроизводятся по кругу, снова и снова.
Фёдоров — Юля — Я. Фёдоров — Юля — Я.
Вот я стою и наблюдаю, как он целует ее, не в силах заявить о своем присутствии. Гремит музыка, стены под моими пальцами вибрируют, пол сотрясается или это просто кружится голова. Два моих самых близких человека.
Отблески на ее коже, шелковый топ на полу, он без рубашки. Я пытаюсь пятиться назад, спотыкаюсь, и тогда их взгляды, наконец, обращаются ко мне.
Пытаюсь унять дыхание. Федоров зачем-то идет совсем рядом со мной, почти шаг в шаг, но мне все равно. Нужно со всем этим справиться, прямо сейчас.
Я не хочу обратно, даже в своих мыслях, ведь это, оказывается, больно. Сколько бы я ни убеждала себя, что все пережила, сколько бы ни отрабатывала с психологом, но отпустить до конца не могу. Где-то под кожей сидит обида и непонимание. Мы никогда не говорили о том, почему он так поступил, но сейчас я уже не хочу об этом знать.
Фёдоров вдруг берет меня за
