Марти Джонс - Очарование

Почему, ну почему должна была Дейни сделать это именно сейчас?

Было бы лучше, если бы она смогла притвориться, что не видела, как Дейни что-то прячет в кармане. Сколько раз уже разыгрывалась подобная сцена?! Она устала от этого. Бренди едва сдерживала свой гнев.

— Я сказала, чтобы ты отдала мне это! Сейчас же! — От волнения голос прозвучал резче, чем ей хотелось, но сейчас ей было не до вежливости.

Губки Дейни задрожали при этом грубом приказе, и большие глаза наполнились слезами. Упрямый подбородок Эштонов вздернулся, и Бренди поняла, что ссора неизбежна. Ей хотелось предвосхитить ее, но было уже слишком поздно.

— Ты мне не мама, Бренди Эштон, — заплакала сестренка. — Ты злая и нехорошая, и я вовсе не должна слушаться тебя.

Дейни бросилась на нижнюю койку и заплакала громче и, как заподозрила Бренди, дольше, чем это требовалось. Не оставалось ничего другого, как переждать эту истерику. Потерпев поражение, Бренди выскользнула наружу. Для ее спокойствия лучше не слышать плач Дейни.

Прохлада вечера намекала на приближение конца мягкой приятной осени. Бренди вытащила ленту из спутанных волос и перевязала их высоко на макушке, чтобы густая грива не касалась шеи. Пуговицы на блузке расстегнулись, и она распахнула тесный лиф, чтобы почувствовать ласковое прикосновение ветра.

Войдя в фургон, она сбросила башмаки и чулки, и теперь ее босые ноги ощущали мягкую густую траву. Бренди пошевелила пальцами ног, наслаждаясь чувством облегчения в усталых ногах. Скольким людям приходится жить под звездами с мягкой травой под ногами и теплым ветерком в волосах? Неважно, какой бы тяжелой ни казалась иногда жизнь, она должна помнить хорошее и быть за него благодарной.

Боже упаси, чтобы она работала где-нибудь швеей, напрягая глаза при плохом освещении, или официанткой, обслуживающей грубых мужчин и высокомерных женщин, носясь взад и вперед из раскаленной кухни. Нет, за многое должна быть благодарна Бренди. Благодаря своему дару, а раньше из-за дара своей матери, она могла жить на воле, как говорится, у Господа на задворках. Крышей для нее было небо, полом — трава, а свечой — яркое солнце. Бренди глубоко вдохнула ароматный воздух и еще раз напомнила себе, как ей повезло в жизни. Потом повернула к ветхому ярмарочному фургону, чувствуя себя в силах противостоять предстоящему столкновению.

Дейни уже вытерла слезы и следила за тушеными овощами.

— Мне кажется, что готово, Бренди, — сказала она. От ее истерики не осталось и следа. — И кажется, очень вкусно.

Бренди потрепала челку сестренки и взяла полотенце из ее рук. Потом поставила чугунок на стол, где Дейни уже выставила миски, столовые приборы и две чашки с лимонадом. Бренди решила, что с разговором можно подождать, пока они не закончат ужин.

Дейни явно подозревала о намерениях сестры и затянула свою трапезу, пока у Бренди не стали слипаться глаза. Отодвинув тарелку, Бренди заметила, как напряглись плечи девочки. Они молча убрали со стола, быстро вымыли посуду.

Явно покоряясь предстоящей нотации, Дейни села за стол и выложила блестящую жемчужную заколку для волос.

У Бренди вырвался долго сдерживаемый вздох, когда она уставилась на безделушку.

— Это все? — недоверчиво спросила она.

Ей было страшно задавать именно этот вопрос, и она только разочаровалась, но не удивилась, когда рука сестренки скользнула под стол, чтобы вернуться с булавкой для галстука в форме бабочки.

— Очень мило, — тоскливо произнесла Бренди. — Что-нибудь еще? — Она затаила дыхание.

Рука Дейни исчезла еще раз и появилась с деревянной пуговицей, вырезанной в виде цветка. Бренди недоуменно нахмурилась: поистине трудно было предугадать выбор сестры.

— Что мне с тобой делать, Дейни, черт побери!

— Па говорил, что ты не должна выражаться, Бренди. Это не дело настоящих леди.

— О, я полагаю, их дело — воровать? Не указывай, как мне говорить. Мне не пришлось бы выражаться, если бы ты перестала воровать.

— Я сожалею.

Бренди подняла бровь и пристально посмотрела в личико сестры, на котором застыло выражение фальшивого раскаяния. Бренди подумалось, уж не сожалеет ли Дейни только потому, что попалась.

— Я не знаю, что сказать тебе, Дейни. Я говорила все то же самое, что говорил тебе па, когда поймал тебя на воровстве, и это ничуть не помогло. У нас, может быть, немного вещей, но мы не воры. Нас учили быть честными. — Бренди перебирала пальцами три безделушки и чувствовала, как начинает болеть голова. — Воровать нехорошо, Дейни.

И более того, ты знаешь, что будет, если тебя поймают. А теперь, когда па нет, ты, возможно, закончишь в каком-нибудь приюте или со злыми людьми, которые захотят, чтобы ты работала на них, пока я буду прохлаждаться в тюрьме.

Бренди услышала, как тихо заржала старая лошадь, и обернулась к двери фургона. С тех пор как умер отец, ночи были для нее самым тяжелым испытанием. Все звуки, которые раньше усыпляли ее, теперь казались зловещими.

Несколько минут прошли в тишине, и она снова повернулась к Дейни. Сестренка крепко спала, уронив голову на стол.

— Бедное дитя, — пробормотала Бренди, поднимая девочку и перенося ее на кровать. Она подумала, не снять ли с нее платье и переодеть в свежую ночную сорочку, но потом решила не тревожить ребенка. Она закутала девочку в легкое одеяло и поцеловала в лоб.

Бренди знала, что мама не одобрила бы ее. Она была непреклонна, когда дело касалось вечернего умывания и переодевания в ночную сорочку. Но Бренди не могла ничего сделать. Она не была такой, как мама, — печальный факт, с которым ей пришлось смириться уже давно. Энергия и жизнерадостность матери казались Бренди почти электрическими. Но слишком быстро они сгорели.

— О Дейни, почему ты это делаешь? — тихо прошептала она.

Ее сестра понимала, что хорошо, а что плохо. Их мать всегда подчеркивала ценность честности, особенно в их деле. Но в последнее время все чаще и чаще казалось, что Дейни не в состоянии сдерживать свою потребность брать вещи, которые ей не принадлежат.

Внезапный стук в дверь испугал Бренди, и она охнула. Вспомнив, что оставила старый отцовский обрез под передним сиденьем фургона, она стала торопливо искать какое-нибудь оружие. Черт побери, как могла она забыть принести ружье с собой! В отчаянии Бренди схватила сковороду с длинной ручкой и медленно подошла к двери. В тесном пространстве фургона ее дыхание казалось чересчур громким, сердце бешено стучало.

Неужели то, чего она боялась больше всего, случилось? Мужчины и раньше приходили за ней в лагерь, но отец всегда умел отшивать их твердым взглядом и обрезом. Что ей делать, если она не сумеет сама справиться с мужчинами, имея в руке только сковородку?