Полин Эш - Мечта моего сердца

Дадли слышал ставшие привычными звуки: бряцание тарелок на тележке, скрип туфель медсестры, щебет сиделки, начавшей обслуживать больных с дальнего конца палаты. Кто сегодня займется им? Хорошо и то, утешал себя Дадли, что это будет не Сперрой с ее шныряющими глазками, наблюдающими за ним украдкой.

Джо Дилкинс с неохотой отложил газету и позволил посадить себя и придвинуть к кровати столик. Няня Гамильтон энергично разложила приборы и сказала с воодушевлением:

— А вам завтра разрешат встать, пока мы перестилаем постель.

Дадли нарочно лежал, не открывая глаз. Сейчас он даст им понять, что не переносит даже запаха вареной рыбы. До чего он ее ненавидел! А уж запеканка из саго! По замечаниям пациентов, которых тележка уже миновала, он понял, чем их кормят сегодня.

Пока в отделении находились врачи, его обитатели еще сдерживали себя, но, как только они удалялись, комментарии мужчин быстро выходили за рамки приличий. Чего только они не говорили в адрес больничного меню!

Его окликнул Джо Дилкинс:

— Эй, приятель. Проснитесь. Вот повезло, так повезло. Гляньте-ка, кто пришел вас кормить! Хотел бы я оказаться на вашем месте.

Золотая девушка улыбалась Дадли.

— Не унывайте, — сказала она. — Для вас тут есть что-то вкусное. И это не вареная рыба. Вот понюхайте. — Она сняла крышку с миски. Куриный суп, аппетитно пахнущий, с соблазнительной петрушечкой!

Она двигалась легко, стояла с грациозной непринужденностью, и ему еще не доводилось встречать девушку, которая могла говорить без остановки и при этом не надоедать. Она говорила не попусту.

— Ваша кровать знаменита тем, что на ней лежали интересные люди, — сообщила она. — Как-то ее занимал один юрист, он вел очень важное дело — о нем еще писали в газетах. Его привезли к нам прямо с улицы и хотели поместить в отдельную палату, но он отказался.

— А с чем он попал сюда? — поинтересовался Дадли, но она, ловко сунув ему в рот ложечку, продолжала:

— Потом был один артист. Нам его до сих пор очень не хватает. Как только он немножко поправился — стал показывать маленькие сценки. Когда он лежал здесь, к этой палате явно наблюдалось повышенное внимание всего медперсонала.

Голос у нее был низкий, мелодичный, полный сдержанного веселья. Очень хотелось, чтобы она продолжала говорить. Но он напряженно ждал вопроса, который она непременно задаст: «А чем занимаетесь вы?»

Но няня Ричмонд ни о чем его не спросила. Она вела себя так, будто он лег сюда ради дружеского общения, и вводила его в курс дела, чтобы при новой встрече они говорили уже на равных. И он поймал себя на том, что уже ждет этой новой встречи.

— К вам сегодня придут посетители? — спросила она.

Дадли нахмурился. Придет мама и начнет плакать над ним. Она с самого начала была против, чтобы он жил отдельно. Она хотела, чтобы он жил дома и пошел по стопам отца, сделавшись младшим партнером скучнейшего, по мнению Дадли, в мире занятия. Его еще в школе пугали цифры, а сейчас и вовсе вызывали отвращение.

— Я жду мать, — ответил он без энтузиазма.

— Если она задержится или не сумеет выбраться, я бы зашла поболтать с вами, если вы не против. В приемные часы у меня как раз будет свободное время.

Она аккуратно и ловко вытерла ему рот и умудрилась собрать тарелки без раздражающего стука.

— А вы ей понравились, — произнес со своей кровати Джо Дилкинс, и Дадли всей душой пожелал, чтобы докучливого соседа переместили куда-нибудь в другое место. Ему хотелось лежать и думать о ней без помех. Хорошо бы узнать о ней побольше — есть ли у нее парень и возможно ли, чтобы она задержалась в их отделении подольше, но он, разумеется, не собирался расспрашивать об этом Джо Дилкинса. И крайне неприятно было бы услышать еще раз от Джо Дилкинса, что он понравился няне Ричмонд. В душе Дадли нисколько не верил, что такое возможно. Можно вообразить, какой у него сейчас видок!

Проходя мимо, Опал Гамильтон бросила на него взгляд и, энергично зашуршав фартуком, вышла из палаты.

— Он на тебя запал, Ричи! — сказала сестра Гамильтон с беглой улыбкой, сваливая судна на скамью. — Он вроде ничего, как по-твоему?

— Кто? — Невинная улыбка и удивленно раскрывшиеся большие глаза ничуть не обманули Опал Гамильтон. Они с Лейлой были слишком давние подруги, чтобы не понять друг друга. Они вместе учились в школе, жили на одной улице до тех пор, пока семья Опал не переехала в другой район. Теперь их вместе свела работа, словно они и не расставались никогда и только по случайности занимали не одну комнату. Но без конца ходили друг к другу в гости и, усевшись на соседнюю кровать, подолгу беседовали.

— Новенький из отделения Терезы Треси! Будто ты не поняла, о ком я. И, уж конечно, ты заглянула в его историю болезни.

— Вообще-то я еще не успела, старая ты проныра, но если хочешь — можешь меня просветить.

— Дадли Марчмонт, двадцать пять лет, имеет (или имел) маленькую квартирку на Квин-сквер, в Инглвике. В квартире над ним вспыхнул пожар, и он бросился туда спасать ребенка, что, увы, ему не удалось. Огонь перекинулся на остальные этажи, и его собственная квартира почти вся выгорела. А по профессии он художник.

— Что ты говоришь! — Она прижала руку к губам. — Бедный! Ведь у него сильно пострадали руки.

— Именно. Почему всегда так получается? — Няня Гамильтон помолчала в печальном недоумении. — Помнишь того певца, которому делали операцию на гортани? А начинающую балерину, у которой одна нога осталась короче другой? Словно судьбе не нравится людской выбор, и она решает вмешаться. Это не я придумала, так говорила старшая медсестра. Я лично всегда считаю, что с судьбой бесполезно бороться. Надо быть реалистом.

— Да уж, я знаю твой девиз, старушка Гамми.

Опал критически взглянула на подругу.

— Я смотрю, ты едва не ревешь, потому что знаешь, как плохо у него с руками… Но ведь ты тут ничего поделать не можешь!

— Но как это ужасно, Гамми!

— Конечно ужасно. Как опытная сплетница, могу сказать, что и в твоей новой палате есть парень, на которого ты сильно действуешь. Ты покраснела! Значит, правда. Это Джефри Филби, так?

— Я знаю, — вздохнула няня Ричмонд. — Он очень приятный человек. И это опять же ужасно. Что может утешить человека, который не хочет больше жить, потому что прекрасно знает, что с позвоночником у него каюк? И это после того, кем он был!

— Ты же не собираешься из-за этого делать глупости? Правда, Ричи, о тебе уже болтают. Разве что он действительно тебе нравится, а? Он что — стал для тебя кем-то особенным?

— Нет, конечно, не глупи. Разве нам не долбят здесь с самого начала, что категорически нельзя крутить романы с больными?