Лора Брантуэйт - С судьбой не играют в прятки

Впрочем, какая разница, обратил этот парень на нее внимание или нет? Ясно же, что и она видит его — одного из тысяч случайных встречных — в первый и последний раз. Наверняка по улицам Чикаго бродит и ездит бессчетное множество классных парней, и если уж мужское внимание внезапно стало для нее так важно, то можно будет навести красоту и прогуляться. Иви нередко случалось ловить на себе заинтересованные взгляды: топазово-голубые глаза в сочетании с загадочным изгибом темных бровей и шелковой волной каштановых волос, прикрывающих лопатки, создавали яркий и необычный образ. Но сегодня, как назло, волосы были небрежно собраны в конский хвост, под глазами, и без того тусклыми от усталости, легли темные тени, да и вообще Иви ощущала себя как погасшая лампочка. Если только лампочки могут грустить…

Официантка Лили бросила на нее красноречивый взгляд. Медленно перевела на беспомощно распластанную газету. Ясно. Она не хочет выставить себя склочной и грубой в присутствии этого очаровательного молодого человека, но и оставлять Иви в покое не собирается.

От такого поворота дел Иви как-то растерялась. Хорошо бы сейчас сказать ей какую-нибудь изысканную колкость… Но вот беда — на ум не шла ни одна, и Иви чувствовала, как неумолимо заливаются краской шея и щеки. И уши. Она с детства была уверена, что с красноречиво розовыми ушами выглядит страшно глупо, а выглядеть глупо перед ним ей не хотелось совершенно, и не хотелось, чтобы официантка вновь делала ей замечание: это совсем уж унизительно. Уйти. Нужно просто уйти. С достоинством. В этом городе полным-полно кафе, и наверняка персонал там более приветливый, и вправду стоит занять какой-нибудь неприметный столик у окна, чтобы никто не цеплялся.

Иви с каменным лицом вытащила из сумки кошелек, достала десятидолларовую купюру (кофе стоил три пятьдесят) и бросила ее на стойку. В ее положении дарить какой-то там Лили шесть с половиной долларов было опрометчиво, но Иви почему-то показалось, что таким образом ей удастся вернуть официантке хоть толику того мерзкого ощущения собственной незначительности и уязвимости, которое та у нее вызвала. Можно было бы еще отсчитать всю сумму мелочью, но мелочи было явно недостаточно.

По крайней мере, когда взгляд Лили упал на купюру, на ее лице застыло выражение глубокого недоумения, граничащего со ступором, — она явно не ожидала получить щедрые чаевые от этой посетительницы, — и в душе у Иви шевельнулось удовлетворение. Шокировать людей часто приятнее, чем оскорблять.

Сохраняя то же каменное выражение лица и горделиво-прямую спину, Иви встала. С трудом подняла свою спортивную сумку, набитую вещами, к спорту не относящимися. Кажется, за последние полчаса она — сумка — основательно потяжелела. И стала еще более непрезентабельной… Сейчас придется пройти мимо него. Ну и что? Они больше не встретятся, Чикаго — город большой. Прощай, принц! В следующий раз нужно получше подготовиться к встрече с тобой…

Иви вскинула на плечо сумку. Сделала шаг…

— Мисс, вы газету забыли!

Иви скрипнула зубами, хотя на этот раз никакой неприязни в голосе Лили не было. Куда катится мир? Можно купить симпатию за шесть долларов… Кто сказал, что чувства не продаются? Разве что цены по прейскуранту разные…

Иви вернулась и сгребла со стойки газету.

И в этот момент он на нее посмотрел.

Нет, посмотрел — громко сказано. Рассеянно скользнул взглядом. Но этого было достаточно, чтобы у Иви от волнения подкосились ноги и одеревенела спина, а движения стали нервными и угловатыми. Она отвела глаза, развернулась — торопливо, быстрее, чем следовало… и задела-таки большой, неудобной сумкой стаканчик, в котором остывала еще половина кофе.

Как в замедленной съемке, Иви видела летящий по дуге стакан. Темно-коричневая жидкость, как в космосе, застыла шариками… («Ну почему всегда так по-дурацки получается?» — успела подумать Иви)… и шарики потеряли свою идеальную форму, падая на его беззащитный серый костюм.

Ахнула за стойкой официантка Лили. Иви остекленела. И он посмотрел на нее, на этот раз небезразлично. Лучше бы было оставаться невидимкой. Лучше бы никогда не заходить в это проклятое кафе. Лучше бы никогда не видеть Чикаго… лишь бы он не смотрел на нее так.

У Иви возникло чувство, что она, по меньшей мере, уронила с пятнадцатого этажа цветочный горшок на капот его новенькой «феррари». Ну почему эти три секунды тянутся так долго?!

Он набрал воздуха сквозь стиснутые зубы. Быстро провел по ней взглядом, будто выискивая, что испепелить в первую очередь.

Иви застыла, как кролик перед удавом.

— Какого дьявола!.. — прошипел он. Заметно было, что из горла его вот-вот выльется поток куда более серьезных претензий.

Иви разревелась.

Слезы брызнули из глаз мгновенно, как в детстве. От этого стало стыдно, а от стыда слез становилось только еще больше. Иви всхлипнула, выдохнула едва слышное «простите меня» и пулей вылетела из злополучного кафе.

За стеклянной стеной кафе было невообразимо шумно — или Иви так показалось. Город обрушил на нее тысячу звуков, особенно громких в жарком полуденном воздухе. Иви мчалась в прямом смысле слова куда глаза глядят, настолько быстро, насколько позволяла тяжелая сумка, оттягивающая плечо. Ну почему? Почему все должно было начаться именно так?!

Она остановилась, когда устала до дрожи. Под страхом смертной казни она не вспомнила бы дорогу до того кафе. Через пару дней это злосчастное утро и вовсе сотрется из памяти. И хорошо.

2

Это определенно был не день Алана Портмана.

Началось с того, что он проспал на работу. Не услышал будильника, не среагировал на включившийся по сигналу таймера телевизор. Видимо, его организм предчувствовал последующие события и как мог — весьма наивно, кстати, — спасался от стресса.

Но дело не в этом. Когда наконец под автоматные очереди, крики и какие-то отрывистые ругательства на незнакомом языке (репортаж из горячей точки в утреннем выпуске новостей) его сознание вырвалось из липкой паутины сна — а сегодня его сны напоминали именно липкую паутину, — Алан обнаружил, что Диана спит, как ангел, правда, прикрыла ухо подушкой. Значит, она проснулась — и вероломно его не разбудила!

Когда же он, чертыхаясь и рыча, в конце концов выпутался из шелковых простыней, которые так любила Диана и которые сам Алан так же сильно ненавидел, Диана возмутилась по поводу того, что он мешает ей спать, в то время как ей жизненно важно сегодня выглядеть отдохнувшей и свежей, после чего имел место бурный, но краткий скандал — утреннее время дорого, — суть которого сводилась к тому, что Диана думает только о себе, а Алан, соответственно, тоже только о себе…