Держись подальше, Лапочка (СИ) - Зайцева Мария

И я, наверно, такой же.

Но вот конкретно сейчас, слушая сладкий голос Лисички, ощущая ее пальчики на своей груди, логично приходит мысль про сбой матрицы. Потому что это все уже было. И даже слова те же.

И моя реакция не отличается новизной. Я лежу и делаю вид, что пока не пришел в себя. А сам все думаю, в этой реальности она продвинется еще немного? Может, поцелует? Ну а почему нет?

Она настойчивая, оказывается, Лапочка-лисичка. Особенно, когда сопротивления нет.

— Я понимаю, почему ты так сказал… Мне кажется, что ты ужасно одинок… Ольга Владимировна переживает тоже, она мне говорила…

Ну, понятно. Маман готовит плацдарм. Зря.

Она, конечно, на людях любит играть такую добрую, заботливую мать, но в реале все ее действия очень четко структурированы. И, если что-то вбито в голову… Хрен выковыряешь. Мне ли не знать.

Я — весь в нее.

— Я, на самом деле, думаю… — тут пальчики убираются с груди, и это ощущается больно. Словно потеря острая. Я едва терплю, до того хочется открыть глаза и попросить ее… Приказать. Чтоб продолжала. Но, если я открою глаза, то единственное, что смогу ей приказать, это чтоб убиралась прочь. А потому терплю. И жду развития событий. Что она там думает, лисичка рыжая?

— Я думаю, что тебе не хватает любви.

Вслед за этими словами кровать прогибается чуть-чуть, потому что в лисичке веса, как в баране, то есть мало, и она прижимается всем телом ко мне. Никакого интима, очень целомудренно, поверх покрывала. И все равно мне дико горячо. И дыхание перехватывает на мгновение от близости.

Что она творит?

Она или дура первостатейная, простушка, как маман выразилась, или… Или наоборот. Очень прошаренная мадам.

Уже договорившаяся с матерью и теперь четко претворяющая их общий план в жизнь. Бесит! Так бесит, что я едва сдерживаюсь, чтоб не спихнуть дуру с кровати. Но следующие ее слова заставляют замереть.

— Знаешь, когда я была маленькая и болела, мама часто ложилась со мной, обнимала и говорила, что моя боль перейдет к ней. Что она ее забирает. А я спрашивала, как же так? Ведь тогда ей будет больно? А мама смеялась и говорила, что она — сильная, что ей не страшно. Я верила, и боль уходила.

Я не дышу в этот момент, столько в ее словах искренности, а в движениях — невинности. Она лежит рядом, гладит мою грудь, аккуратно кладет голову, чтоб слышать стук сердца и ни в коем случае не потревожить рану. И бормочет тихим, успокаивающим голосом:

— И знаешь… Это помогает, правда-правда! Когда Богданчик маленький был… Сын Лады, моей подруги… Он заболел сильно, температура, озноб… Мы с ней легли с двух сторон, обняли его, и на утро стало легче. И потом тоже. Тут главное, верить, понимаешь?

От ее теплого дыхания на коже — мурашки по всему телу, непроизвольно. Я пытаюсь раздышаться, но мешает что-то в груди. Не дает.

— Я просто полежу рядом, и твоя боль уйдет. Ко мне. А я — сильная. Я выдержу. Правда-правда. Хорошо, что она лежит и не смотрит на мое лицо. Не видит мои раскрытые глаза, мой взгляд.

Ее макушка пахнет корицей, чуть-чуть. Вкусно и волнующе.

Я лежу, смотрю в потолок и не хочу, чтоб это прекращалось.

Тепло ее тела, ее сладкий голос, ее мягкий запах…

Лапочка. Рыжая лисичка, доверчивая и нежная…

— Вот хорошо, если б ты пришел в себя, — шепчет она тихо-тихо, — и не гнал бы меня, позволил поблагодарить… Я бы испекла печенье с корицей, я умею, оно такое вкусное получается… Ладе и Богдаше всегда так нравилось… И тебе бы понравилось, точно-точно… Очень вкусно с кофе с молоком… Я все время так ем… Господи, какие-то глупости все говорю… Глупости… Я очень надеюсь, что тебе легче. Ты не должен был потерять опять сознание, врач сказал, это от того, что крови много… Что ты держался до последнего и не пережал вовремя рану… Зачем ты так? Зачем терпел?

«Затем, что ты была рядом, в опасности», — хочется мне ответить, но молчу, естественно.

Вчера, когда мы с моим другом Питером, поехали забирать его беременную женщину в больницу, едва не разминулись с тварями, которым заказали похищение. Не лисички, нет. Она — как раз неучтенный фактор, баг.

Мой друг — владелец крупной фарм-корпорации, а я ему помогал наладить систему кибербезопасности в этом регионе. Это официальная причина нашего здесь нахождения.

А неофициальная, но доминирующая — внезапная любовь Питера. Как и любая такая фигня, случившаяся резко и против всяких правил. Крыша у друга съехала начисто, его женщина все чего-то выдуривалась и бегала, а он, как привязанный, за ней. И в этот город, в итоге, прибежал.

Тут, слава Богу, взял себя в руки и решил вопрос.

Женщина его, та самая Лада, про которую сейчас шепчет лисичка, оказалась беременной, а, ее девятилетний сын (вот чудеса!) — сыном Питера, о котором тот и не знал.

Короче говоря, всем было весело, Питера чуть удар не хватил, когда узнал…

Ну а потом друг пришел в себя настолько, что вспомнил, где у него яйца, и вопрос с побегами, естественно, моментально утрясся.

А вот вопрос с кибербезопасностью, наоборот, разворошил такое осиное гнездо, что впору радоваться, что Питера так вовремя нахлобучило любовью.

Я не знаю, кто те скоты, решившие с утра пораньше выкрасть беспомощную женщину из ее квартиры, но они немного опоздали.

Лада уехала в больничку с охраной, досталось оставшейся в квартире Лисичке. Маленькой наивной девочке, доверчиво открывшей дверь бандитам.

Хорошо, мы подоспели вовремя!

Твари только и смогли вытащить Лисичку в подъезд, а там уже мы их встретили. И вот как раз в этом подъезде я пулю и словил. Случайно, на самом деле, Лисичка вообще не виновата, но почему-то считает по-другому.

Нам еще пришлось какое-то время постоять в подъезде, пережидая, пока Питер с Кирсаном, нашим безопасником, разберутся с устроившими перестрелку в тихом спокойном дворе бандитами.

Ну и вот как падать в этот момент?

Когда еще ничего не известно, и, может, есть кто-то дополнительный в засаде? А за моей спиной только плачущий Лисенок, с огромными доверчивыми глазами.

Тут, даже если и не герой нисколько, не отступишься.

Вот я и держался. Несмотря на не прекращающую течь кровь.

А потом, когда все завершилось, и стало понятно, что наши победили… Как-то резко силы кончились. Последнее, что запомнил, это причитания рыжей лисички. И глаза ее темные. В них свет солнечный тонул.

И вот теперь опять.

Что с ней делать? Как прогнать, если не хочется совершенно?

И, вроде, все понимаю.

Я — тот еще гад, и мне это привычно, мне так комфортно, менять ничего не собираюсь. И явно не смогу и не захочу, что самое главное, реагировать так, как, может, желает Лапочка.

Она — маленькая, наивная, смешная. Рыжая лисичка, пригревшаяся на камне. Укрылась хвостиком пушистым, мордочку симпатичную спрятала. Доверчивая, глупенькая.

Она вообще меня не потянет. А я ее разочарую. Это сто процентов, без вариантов даже.

А значит, что?

Значит, надо гнать. Пока не прикипела. И пока сам не…

Но как гнать, когда вот оно, чудо чудесное… Лежит, обнимает, шепчет что-то, сладко-сладко. И на сердце неожиданно хорошо. И в горле ком проходит. Просыпаться не хочется, проявлять себя не хочется. Пусть лежит. Греется. И меня греет.

— А еще мне мама пела песенку, такую, детскую… Меня успокаивало очень.

И она начинает тихо петь, даже, скорее, шептать еле слышно:

— Спи, моя крошка, спи, Свет из окошка звездный Гладит пусть сны твои Спи, моя крошка, поздно… А за окном темно, А за окошком небо, Звезды летят стеной, Спи, моя крошка, крепко… Утром придет рассвет, Утром все будет ладно, Солнечный будет свет, Спи, моя крошка, сладко…

Я закрываю глаза, ощущая ее дружелюбное, поддерживающее тепло рядом, слушая ее голос, мягкий и сладкий, и не понимаю, почему так легко мне, почему так спокойно. Наверно, и в самом деле, песня лечебная. Сбой матрицы… Бывает…

На следующее утро меня перевозят в столицу. Требуется переливание крови, а у меня первая отрицательная. В регионе нет такой.