Елизавета Горская - Будь со мной (СИ)
взглядом присутствующих и остановился на мне.
Наши глаза встретились.
Я покраснела и перевела взгляд, сосредоточившись на кусочке неба за окном. Но
он по-прежнему смотрел на меня, я видела это краем глаза и скорее машинально,
чем осознанно провела по волосам, проверяя все ли с ними порядке.
Может у меня лицо в чем-то испачкано? Я так торопилась, что толком и в зеркало-
то не посмотрела.
Вот черт! Он сейчас дырку на мне прожжет. И угораздило же меня оказаться на
пути того безбашенного гонщика! Все люди как люди, а я…
Я постаралась незаметно окинуть взглядом все еще мокрую блузку, дабы
убедиться, что ни одна пуговичка на ней самовольно не расстегнулась, и в ужасе
закусила губу: сквозь тонкую ткань бесстыдно просвечивался черный бюстгальтер
и все, что он не прикрывал - а грудь у меня не маленькая.
Блин. Вот оказывается куда он уставился! Ну конечно. На что же еще ему
смотреть?
Слезы выступили на глазах помимо воли - настолько ничтожной и жалкой я себя
почувствовала.
И вопреки всякому здравому смыслу, так как Наталья Дмитриевна ненавидела,
когда - неважно кто и каким образом - прерывал ее речь, я схватила лежащий на
коленях пиджак, накинула его и как можно теснее запахнула на груди его края.
- Вы что-то хотели сказать, Александра Юрьевна? - все же заметила мое движение
Наталья Дмитриевна. - Мы слушаем вас.
Теперь все воззрились на меня.
- Э... Я…
- Уважаемые коллеги, - прервал мои заикания Максим Георгиевич, - мы немного
превысили время, отведенное у меня на данное мероприятие. А мне еще нужно
заскочить в пару мест. Так что я вынужден закончить педсовет. Все свободны.
Спасибо.
Я облегченно выдохнула и встала.
- А вас, Александра Юрьевна, я попрошу ненадолго остаться.
Эти слова словно дротиком пригвоздили меня к месту. Я разочарованно смотрела,
как мои коллеги поспешно покидают зал совещаний.
Последней вышла Инна Эдуардовна. Ее взгляд был красноречивее всяких слов.
"Держись, подруга, - увещевал он. - Главное, не истери. И не выплескивай эмоции.
Они тебе еще пригодятся."
Ага. Если бы это было так просто.
- Присаживайтесь, Александра Юрьевна, - указал директор на стул напротив себя.
Я села, стиснула руки на коленях, закусила губу.
Максим Георгиевич минуту изучал что-то в своих бумагах, а я, в свою очередь,
украдкой изучала его, подмечая для себя некоторые детали: темные волнистые
волосы (не мне одной не повезло с кудряшками), чеканный профиль, который так
и просится на золотую монету, твердая линия скул. Это надо же! Я уже мыслю, как
бездарная графоманка. Брр.
Но тут взгляд директора медленно переместился с бумаг на меня. Между бровями
залегла задумчивая складочка.
- Я слушаю вас, Александра Юрьевна, - сухо произнес он, откинувшись на спинку
кресла. - Как вы собираетесь объяснить мне свое опоздание? И ваш вид... Это что...
своего рода протест?
Что?
Его лицо по-прежнему хранило лениво-равнодушное выражение. Он что, разве не
понимает, какое влияние оказывает на других подобное его отношение? И как
унизительно они себя в этот момент чувствуют? Возможно, ему по статусу
положено задирать нос и смотреть на всех свысока. Но... черт возьми, раздевать
глазами, а потом с такой вот миной требовать объяснений! Можно подумать, его
волнует то, как я выгляжу.
- Этому есть вполне адекватные причины, - спокойно начала я, но Максим
Георгиевич прервал меня движением руки.
Мои глаза расширились. Это что еще за царские замашки!
- Сколько вам полных лет, Александра Юрьевна?
- Двадцать один, - не понимая куда он клонит, ответила я.
- Хм. И когда вы решили, что способны дать что-то детям?
Я сглотнула. Он ставит под сомнение мою профпригодность?
- Максим Георгиевич, к чему все эти вопросы? Разве я…
- Не торопитесь, Александра Юрьевна, - как-то уж очень мягко предостерег он. - Я
лишь хочу выяснить, с каких пор учителя, уверенные в том, что способны обучать и
направлять детей от шести до одиннадцати лет, считают возможным подобный
внешний вид, - он указал взглядом в сторону моей просвечивающейся груди,
которая уже находилась под надежным укрытием все еще немного влажного
пиджака. - Не говоря уже об опоздании, что я лично считаю неприемлемым для
профессионала. А именно профессионалы, я надеюсь, работают в этой школе.
Я была наслышана об этом его пунктике. Все в школе знали, что пунктуальность
наш директор ценит прежде всего. Но чтобы вот так, не разобравшись, спускать
собак на молоденькую учительницу? Дисциплина - дисциплиной, но есть ведь и
человеческие качества, такие как милосердие, понимание, человечность наконец.
Да, он - руководитель, и следить за порядком в таком огромном и серьезном
учреждении, как школа, требует твердости, но не бескомпромиссности.
- Раз уж вам нечего сказать в свое оправдание, - вновь склонился он над своими
бумагами, - то я вынужден…
- Я опоздала на педсовет, - перебила я его, слегка повысив голос, - потому что
какой-то урод на супернавороченной тачке окатил меня водой из лужи. С головы
до ног. Я - достаточно не скандальный, даже миролюбивый человек, в чем вы
можете убедиться, прочитав мое дело. Но поверьте, если бы этот чертов гонщик,
возомнивший себя участником Формулы-1, стоял сейчас передо мной, я, не
задумываясь, выцарапала бы ему глаза и переломала руки и ноги, чтобы впредь
ему было неповадно носиться по городу и портить одежду в купе с нервами
случайных прохожих.
Я выпалила это на одном дыхании, не до конца осознавая, чем чревата может
оказаться для меня подобная выходка. Мне лишь хотелось, чтобы человек,
сидящий напротив меня - пусть и являющийся моим работодателем и несомненно
чертовски привлекательным мужчиной - снизошел бы наконец до простых
человеческих чувств. Таких, как... гнев, например.
Максим Георгиевич выпрямился, как-то странно сощурив глаза. Затем резко встал
и подошел к окну.
- Вы не о ней? - спросил он, указывая взглядом куда-то на улицу.
Что он имеет в виду?
Я неуверенно встала из-за стола и, приблизившись, выглянула в окно. И
