Владислав Егоров - Букет красных роз

И ведь не то чтоб обиделся Алексей Степанович, а даже улыбнулся, когда Владимировна торжественно вручила ему стакан с переводной картинкой — забавным таким зайцем: вот, мол, будет теперь у вас во избежание недоразумений персональный сосуд.

— Так-то, уважаемая товарищ сестра, — назидательно сказал Валентине Алексей Степанович, когда она принесла ему бессмертник в приметном стакане. — Вы не смогли сообразить, как нашу с Александром Степановичем конфликтную ситуацию уладить, а санитарка ваша Тамара Владимировна очень остроумно решила эту задачку. А почему? Потому что богатый опыт у нее за плечами. Да, девушка, опыт нашего поколения — это, можно сказать, бесценное народное достояние.

Любят эти старички нравоучения читать.

Владимировна же теперь Алексея Степановича, ох, умора, только «Зайчиком» и зовет. Нет, с ней не соскучишься…

Тут Валентина одернула себя: «Чего это я все про смешное думаю? Не к добру. Может, Диночке хуже стало?»

Была б с нею Владимировна, и душа была б спокойна. Да вот беда, Владимировна тоже сейчас дежурит — подрядилась на месяц ночного вахтера подменять. А что, шутит, не все ли равно, где спать, дома или на работе, а Зинаиде сапоги к зиме надобны. Если б не мать, Зинаида б таких нарядов не имела. На сто рублей не разбежишься. Зинаида, как и она, сестрой работает. Только у них в физиотерапевтическом кабинете ночных дежурств, попятное дело, нет. Вот и согласилась выручить сегодня Валентину: накормить Диночку ужином, уложить спать и, па всякий случай, переночевать в их квартире. Дочка обрадовалась остаться с тетей Зиной, как же: та ей сказку новую расскажет. Несмышленыш ведь, не понимает еще ничего. А ночью жар если начнется, плакать станет? Зинаида такая соня, из пушек пали — не проснется…

Валентина представила эту ужасную сцену, как, надрываясь, плачет ее Диночка, а соседка сладко посапывает на диване, и затрясла головой, чтобы прогнать кошмарное наваждение.

… Чего теперь себя растравливать! Пыталась подмениться с кем-нибудь, так суббота — все в город подались, кто в гости, кто за покупками. А Федор еще в пятницу вечером укатил. Надо же, приспичило ему. Будто отец с матерью сами б не управились с этой картошкой.

Вообще-то на мужа она, конечно, несправедливо злится. Наметили они поездку еще неделю назад, и с Зинаидой тогда же обусловились. Когда Федор уезжал, дочка здоровенькая была, веселая, кто ж знал, что заболеет. А отца, мать писала, в последнее время ревматизм совсем замучил. После этого письма Федор и вызвался подсобить теще с тестем убрать урожай. Собирался в дорогу — светился весь. Не от родственных чувств, известно, хотя ее родителей он чтит, просто все еще прет из него деревенская натура, так и тянет к земле. Как она мужа ни обтесывает, взглянешь только, сразу видно — деревенщина.

Неловко бывает Валентине перед другими за своего супруга, стыдится она, что такой неказистый он у нее, складно ничего сказать не может, все «чо?» да «чо?». Признаться самой себе, не о таком она мечтала. Вот у них в медучилище хирургию вел Эдуард Григорьевич. Высокий, стройный, глаза черные, нос прямой, волосы смоляные и чуть вьются — все девчонки в него были влюблены. Этот Павлик из восьмой чем-то на Эдуарда Григорьевича похож. А Федор у нее белобрысый, ресницы выцветшие, нос какой-то совсем обыкновенный, правда, глаза ясные, родниковые и телом крепкий, плечистый. Только при его мизерном росте это даже и не очень красиво. Валентина сама кнопка — сто пятьдесят один, но для женщины это, как говорит Зинаида, весьма пикантно. Федор всего же на пять сантиметров выше — никакой солидности, выглядит как пацан, а ему уже двадцать восемь.

Теперь-то, после пяти лет замужества, притерлись они, привыкла потихонечку Валентина к своему несолидному супругу, а на первом году совместной жизни еще немного и развелась бы с ним. Не по любви она за Федора выходила — из жалости, уж больно он в нее влюблен был.

Они из одного поселка, отсюда и не так далеко, только ехать с тремя пересадками, так что, когда родителей навещают, часов восемь уходит на дорогу. Федор, наверное, уж ночью к ним вчера заявился. Учились с первого до восьмого класса вместе. А весной, как раз экзамены сдавали, мать у Федора умерла. Была она одиночка, и мальчика взяла к себе тетка, которая жила в соседнем колхозе. Федор учебу не стал продолжать, да он и тяги к ней никогда не имел, ходил все время в троечниках, а начал «мантулить» — от этого дурацкого слова она никак не может его отучить. Сначала — куда пошлют, а после курсов механизаторов: весной — на тракторе, летом на комбайн пересаживался. У них в колхозе народу-то было не густо.

Как уехал Федор из поселка — Валентине что был он, что не был, совершенно безразлично она к нему относилась. А потом, когда в десятом училась, зачастил к ним в клуб на танцы. И все ее приглашал. Она не отказывала, потому что вообще у них в поселке не полагалось отказывать, если на танец приглашают, да и успехом у ребят Валентина, чего уж там себя обманывать, никогда не пользовалась. А только все равно не было у нее к Федору никакого интереса.

После десятилетки поехала в институт поступать в финансовый — мать настояла, она бухгалтером в райпо работала. На первом же экзамене срезалась. Вернулась домой, для стажа устроилась кассиром в столовую, опять же мамаша подсуетилась. Федора осенью в армию забрали, пришел прощаться, Валентина так удивилась, так удивилась, и перед родителями неудобно: переглядываются они между собой со значением, а она ведь ему даже намека на дружбу не давала.

А когда уже в медучилище училась, получает вдруг письмо от Федора (так до сих пор он не открывает, как узнал адрес ее общежития). Ну и нахохотались они тогда с девчонками, читая вслух это послание. Чего там только не было, прямо из кинокомедии какой! И что «честно несет он нелегкую солдатскую службу», и что «пусть будет спокойна подруга за покой родных рубежей», и что «легче переносить невзгоды, когда знаешь: за тысячи километров ждет тебя нежное сердце» и от этого, мол, «всегда порядок в танковых частях». Ясно, что не Федор все это сочинил, видно, образец там у них был, а он с него списывал, потому что ни одной ошибки не сделал, а вот имя ее написал Валентина.

Валентина ему, конечно, не ответила, потому что не то чтоб не было к нему ни капли сердечного влечения, а даже и вспоминать-то о нем никогда не вспоминала. Снился ей тогда ночами красавец Эдуард Григорьевич. Да только Эдуард Григорьевич уже был женат и с учащимися ничего себе такого не позволял, но если б и позволил вдруг, то ей-то уж никак не светило завоевать его благосклонность. Она среди девчонок красотой не выделялась, и к тому же уже тогда полнеть начала. Конечно, грош бы ей цена как женщине, если б не мечтала Валентина о красивой любви. Ну, не Эдуард Григорьевич, так встретится еще на жизненном пути другой кто — красивый, умный, сильный. А только и в городе не обращали па нее внимания парни. К другим, слышишь, опять кто-то пристал на улице, в ресторан пригласил. Надька Заволинская именно так со своим мужем познакомилась, живет сейчас в самом центре, в шикарной двухкомнатной квартире — он у нее в каком-то хитром институте работает. К Валентине, правда, несколько раз тоже приставали, но все по пьянке, а она пьяных терпеть не могла, считала, что это всякую гордость девичью потерять надо, если на такое знакомство пойти.