Кровь в пыли (ЛП) - Шэн Л. Дж.

Я это знаю, и, что удивительно, Прескотт тоже это знает.

Все это время Горошек была похожа на меня. Осколки ее разбитой семьи прячутся грудами за грудами секретов и слухов, от которых весь ее район просто умирает, пытаясь откопать осколки.

— Хреново быть Берлингтон-Смитом, — ворчу я. Какого хрена? Я в одном шаге от того, чтобы вырастить чертову вагину. Так что, если у Прескотт была дерьмовая жизнь? Бьюсь об заклад, она все еще намного менее дерьмовый, чем моя. Кроме того, я уже решил, что пощажу ей жизнь. Не нужно было покупать ей чертовы цветы, чтобы компенсировать ужасных мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело.

Миссис Х. подкрадывается ближе, касаясь моей руки, и ее взгляд падает на мой член, втиснутый в резиновые плавки. Мои яйца потеют, как в сауне. Они уже несколько дней жаждут внимания Прескотт. Интересно, что нужно, чтобы заставить ее сосать их.

— Я могу многое рассказать тебе об этом районе, если тебе интересно, Нейт, — говорит она. Я предполагаю, что она разговаривает со мной, но она все еще смотрит на мое барахло. — У Браунов есть внебрачный ребенок, а Симпсоны разводятся. Ты можешь остаться, когда закончишь. Я открою бутылку шардоне.

— Спасибо за предложение, но у меня есть планы. — Я поворачиваюсь к ней спиной и направляю шланг на кучу цветов.

У меня есть планы. И они начинают выглядеть все безумнее и безумнее с каждым тиком часов.

Тик-Так.

Я меняю команду?

Тик-Так.

Играю прямо в схему Прескотт.

***

Той ночью я посылаю Ирва, чтобы дать Прескотт ее еду и пятнадцать минут времени в туалете. Но не раньше, чем в течение двадцати минут предупредил его о том, как важно не быть полным мудаком. Я также любезно прошу его не сообщать больше важную информацию обо мне, такую как моя фамилия, номерной знак, номер социального страхования или любимая порно-звезда.

Хотя в глубине души я знаю, что уже слишком поздно. Она следит за мной. Она знает мое имя и сможет составить довольно точную картину для копов.

Бывший заключенный из Сан-Димаса по имени Нейт, татуировки покрывают только левую сторону его тела.

Да, таких в мире не так уж много.

Опять же, ради совести, я не могу, поправка — не хочу — возвращать ее Годфри после всего, что он сделал. И если она мать вдобавок ко всему, я не буду нести ответственность за то, что ее ребенок станет сиротой.

Я позволю ей уйти и справлюсь сам, без ее пятидесяти тысяч. У меня такое ощущение, что, если мы будем делать это вместе, мы только погрузимся в еще большую лужу дерьма. Кроме того, она маленькая, блондинка и в гребаных сапогах на каблуках. Она только замедлила бы меня.

Я ни за что не пойду туда снова. Она манипулирует всем этим домом, правит своей милой киской и философскими цитатами. Мне нужно кое-что подумать, и если я спущусь туда, это значит, что я вручу своему члену ключ от этого вышедшего из-под контроля крушения поезда.

Несмотря на то, что я посылаю Ирва позаботиться о ней, пытаясь читать «Американский крик» в постели, я все равно напрягаю слух, чтобы их услышать. Я слышу каждое проклятие, которое слетает с его губ, когда он разговаривает с ней, и каждый саркастический ответ, который она бросает ему в ответ. Я продолжаю говорить себе, что подслушиваю, потому что хочу убедиться, что он больше ее не ударит, но это неправда. Во всяком случае, не вся правда. Вся правда в том, что я хотел бы услышать, спросит ли она обо мне. Но она не спрашивает.

Когда ее время истекает, она возвращается в подвал и не пытается завязать разговор. Прошло тринадцать дней с тех пор, как она появилась здесь. Не так уж много осталось, прежде чем они придут и заберут ее. Она это знает. Но она понятия не имеет, что я принял решение.

Они больше не прикоснутся к этой девушке. Я не позволю этому случиться.

Если Прескотт Берлингтон-Смит умрет, это будет не в мою смену.

ПРЕСКОТТ

27 ФЕВРАЛЯ 2010 Г.

— СМЕРТЬ — ЛЕКАРСТВО ОТ ВСЕХ БОЛЕЗНЕЙ (ТОМАС БРАУН)

Время. Это. Смерть.

Вот почему в рекламном сегменте есть накладные часы, их стрелка всегда застревает на 12:00. Полночь или полдень? День или ночь? Вы не знаете, и через некоторое время вам становится все равно. Если вы хотите убить человека изнутри, забудьте о ножах и пистолетах.

Используйте чертовы часы.

Выйдя через неделю в нору, дневной свет кажется неестественным и почти нежелательным.

Я не горжусь причиной, по которой меня бросили в яму, но я бы сделал это снова, если бы пришлось.

Было время двора, и я дрался с заключенным, а старые школьники и Фрэнк смотрели.

Я не помню, когда именно Марко исчез из моего поля зрения и появился Хефнер. Но когда это случилось, страх просочился внутрь меня впервые в жизни.

Что-то плохое должно было случиться, я знал это, но не со мной.

Хефнер сделал два шага ко мне и обвил пальцами мою шею. — Эй, сука. — Его друзья-арийцы сгруппировались позади него, вооруженные сияющими ухмылками и не слишком мудрыми, чтобы сопровождать их ликование. — Если хочешь остаться в живых, ты должен присоединиться к своим братьям.

Я отцепил его пальцы и мужественно пробрался прочь. — Вы мне не братья.

— Ты белый. — Парень позади него с татуировкой на лбу сделал шаг вперед, удерживая меня на месте. — Это значит, что ты брат.

— Латиноамериканец, — поправил я. — И единственный чертов ребенок. А теперь убирайся с моего лица.

— Ты не похож на латиноамериканца. — С каких это пор эта группа превратилась в движение экспертов-генетиков?

— Оставь мальчика, — сказал Фрэнк, подойдя ко мне. Он был в половину моего роста и хрупкого телосложения. Он был стар и слаб, а они безнравственны и жестоки.

— Говорит кто? Ты? — Хефнер толкнул старика. Фрэнк рухнул на грязную землю. Друзья Хефнера подняли его, крепко сжимая руки. Я дернул Хефнера за воротник и швырнул его на забор. — Прикоснись к нему еще раз, и ты мертв.

— Ты позволил старику оседлать себя, красавчик? — Смех вырвался из него. — Мне нужен не он, идиот. Мне нужен ты.

Это заставило меня чувствовать себя лучше. Я сам могу разобраться с Арийским Братством. Но я не хотел втягивать Фрэнка в эту передрягу. Я нанес удар Хефнеру прямо в самодовольное лицо, зная, что меня вот-вот побьют по меньшей мере пятнадцать человек, но то, что произошло дальше, меня удивило.

Они повернулись к Фрэнку.

Парень с татуировкой на лбу тащил его за руку по двору, его хрупкое тело терлось о шипящий бетон. Его друзья последовали за ним, пинали и пинали старика.

Я проявил слабость. Это был Фрэнк. Поэтому они пнули меня туда, где было больно.

Его.

Я бросился на них, сдирая с него тело за телом, прежде чем два Арийских Брата удержали меня на месте и приклеили к стене, а Хефнер задушил Фрэнка голыми руками. Он сел на грудь моего старого соседа посреди двора и так сильно сжал его горло, что вены на лбу Фрэнка вздулись, как лиловые змеи. Я кричал до тех пор, пока у меня не заболело горло, пока мои легкие не начали кровоточить, а мои крики не превратились в затрудненное дыхание, я брыкался и толкался, пытаясь вырваться на свободу.

Он убивал Фрэнка.

Он убивал Фрэнка, а я стоял в стороне, позволяя этому случиться.

Он убивал Фрэнка и в процессе уничтожал то, что осталось от моего маленького бессмысленного мира.

Хефнеру было все равно. В любом случае, он был приговоренным к пожизненному заключению. Что они могли сделать? Приговорить его гниющее тело к новой жизни без права досрочного освобождения?

Когда я, наконец, вырвался на свободу, Фрэнк выглядел мертвым. Охранники бродили по двору, приближаясь к нам с убийственными лицами.