Лесли Ламберт - Моя дорогая Джин

Получится плохо? Что ж, сейчас Джин была готова к этому. Она готова была принять любой результат.

Просто потому, что она уже получила невероятное удовольствие от работы бок о бок с Оливером.

Но Джин чувствовала, что бесполезно пытаться сейчас объяснить это Карен.

Может быть, время сможет рассудить их? Когда станет окончательно ясно, что выйдет из «Апельсина» и из их затей.

Нужно дождаться того момента, когда Джин будет что предъявить. Если окажется, что Джин победила, — что ж, победителей не судят.

А если нет…

Если нет — то придется признать все, как есть. Признаться Оливеру в обмане, открыть свое истинное лицо.

Но это будет завтра. А сегодня…

Сегодня Джин понимала, что впервые за долгое время чувствует себя по-настоящему живой.

Живой и счастливой.

Карен еще что-то говорила о совести Джин, о ее отношении к работе. О двойном обмане.

О том, что Джин подводит своих коллег, своего босса, пропадает неизвестно где, но и там она ухитряется продолжать обманывать.

О том, что двойная жизнь Джин никуда не годится. И что прежде всего ее обман ударит по ней самой.

Еще много обидных для Джин вещей наговорила тем вечером Карен.

До киносеанса оставалось немало времени.

10

Джин не знала, нравится ли ей то, что она видит, или же нет.

Глаз «замылился», зрение подустало. Джин видела каждый этап изменений в «Апельсине», участвовала в каждом шаге, преображающем заведение.

И теперь, охватывая почти завершенную картину взглядом, она не могла понять толком, что же видит перед собой.

Оставались небольшие штрихи, мелкие доделки.

Что Оливер планировал делать дальше, Джин не представляла.

Наверное, снимать с двери объявление о ремонте, ожидать наплыва новых посетителей. И прежних посетителей тоже, соскучившихся по кальяну, душистому чаю и вкусным пирожным.

Оливер был занят с кем-то из поставщиков. Пробегая мимо, он кивнул Джин:

— Посмотри папки для меню. Там, на барной стойке.

Джин поднялась и прошла за стойку. Там лежало десятка два кожаных с тиснением папок. Вопреки ожидаемому они не были оранжевыми, красными или золотистыми. Их лаконичный дизайн был решен в черном цвете, и лишь стремительный росчерк по диагонали от левого нижнего уголка папки к правому верхнему был сочного апельсинового цвета. Джин улыбнулась, открыла одну из папок, закрыла. Положила на стопку меню сверху.

Подошел Оливер.

— Джин, прости, но мне действительно очень некогда сегодня. Так сложились обстоятельства. Ты не обижаешься?

— Что ты, я все понимаю, — грустно ответила Джин. Пальцем она провела по апельсиновому росчерку. — Очень красиво получилось.

— Мне снова надо бежать.

— Я не стану тебя задерживать. Я пойду.

Ну вот, преображение ресторанчика практически завершено. Кажется, и надобность в ней, в Джин, тоже постепенно отпадает…

И близостью с ней Оливер уже пресытился?

— Может быть, ты поднимешься наверх, ко мне? Перекусишь что-нибудь? — с сомнением спросил Оливер.

— Нет, что ты, я поеду. Не хочу никому мешать.

— Джинни, ты не мешаешь, поверь. Мы еще обязательно поболтаем. Вот, кстати…

Он вложил в руки Джин неизвестно откуда появившийся конверт. Плотный, белый, увесистый. Заклеенный. Джин подергала за уголок: конверт не поддавался.

Оливер попросил:

— Вскрой его дома, пожалуйста.

— А что это? — с подозрением спросила Джин. — Письмо? Мышьяк? Еще какая-нибудь гадость?

— Там всего лишь деньги, — засмеялся Оливер.

— Деньги?

— Твой гонорар. Ты проделала немалую работу, должен заметить.

Джин перевела дух. До того как Оливер произнес слово «гонорар»…

До этого у нее на какую-то долю секунды возникло ощущение, что таким образом Оливер пытается расплатиться за ночи с ней.

И что это ей в голову взбрело…

Просто Джин воспринимала свою помощь по обустройству интерьера как нечто само собой разумеющееся. Труд преуспевающего дизайнера на общественных началах. Она ведь была инициатором перемен. Подбила Оливера на переделку — изволь помочь…

Именно как помощь Джин это все и воспринимала. Помощь трудоемкую, отнимающую немало сил и времени, подчас требующую терпения. Но именно помощь.

И чего она никак не могла ожидать — так это гонорара, который Оливер собственноручно вручил ей.

— Спасибо, — пробормотала она.

— Думаю, этого будет достаточно.

«Достаточно для чего?» — едва не спросила она.

Оливер мягко подтолкнул Джин к выходу. Или это ей показалось?

— Вызвать тебе такси? — заботливо поинтересовался он. — Сама понимаешь, я не могу отвезти тебя…

— Да. Вызови, — с апломбом ответила Джин. Сунув пухлый конвертик в сумку, она уселась на один из лиловых диванов и закинула ногу на ногу с видом женщины, которой абсолютно некуда торопиться в субботу вечером.

Оливер позвонил в службу такси, потом вернулся за стойку, чем-то там погремел, пошуршал. Снова принялся о чем-то оживленно договариваться с поставщиком.

У него поминутно звонил мобильный телефон. Поглядывая на Джин, Оливер вполголоса беседовал. Беседы не были торопливыми или краткими. Оливер говорил обстоятельно, вдумчиво. Но у Джин сложилось такое впечатление, будто он не хочет, чтобы она слышала содержание его переговоров.

Наконец такси прибыло. Оливер проводил Джин до машины, сунул таксисту деньги за проезд. Мимоходом чмокнул Джин в щеку.

— Сбрось мне сообщение, как будешь дома.

Не «позвони» — а «сбрось сообщение».

Джин кивнула. Оливер захлопнул дверцу, и такси рвануло с места. Оливер поднял руку в веселом прощальном жесте.

Джин беззвучно всхлипнула. Она уже привыкла проводить с ним не только уик-энды, но и ночи в рабочую неделю. А сейчас он выставляет ее, воображая, будто откупился?

Все это было странно, это было крайне непонятно.

Не утерпев, Джин сунула нос в бумажный конверт. Сумма, которую она там обнаружила, повергла ее в очередное изумление.

Столько Джин не зарабатывала в своей родной фирме за полгода.

Неужели у профессиональных дизайнеров интерьеров такие высокие гонорары?

Джин сильно сомневалась, что ее консультации стоят этих денег. Поэтому она лишь укрепилась в своем подозрении. Оливер использовал ее, а теперь решил откупиться. Бросил, по его мнению, щедрую подачку.

Джин закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

— Ну-ну, — донеслось с водительского сиденья. — К чему так уж убиваться?

— Простите, — пробормотала она.

— Поверьте старику, ничто в этом мире не стоит ваших слез.