Беатрис Клейтон - Счастье возможно

— Нет, ни в коем случае! — с негодованием отрезала она. — Если ты имеешь в виду меня, то можешь совокупляться где угодно и с кем угодно. Обещаю, что Рей не услышит от меня ни единой жалобы!

— Что это с тобой стряслось, любимая? — Вопрос был явно для красного словца, и Джесс бойко продолжал: — Ты просто представить себе не можешь, как я счастлив это слышать!

Запоздало сообразив, что он намеренно передернул смысл тирады, Лаура уже открыла рот, чтобы возразить, но, прежде чем ей удалось облечь мысли в слова, Джесс рывком опрокинул ее навзничь и пружинисто накрыл сверху своим телом.

Даже не будь эта атака столь неожиданной, ей бы не удалось дать отпор из-за предательства собственной плоти, которая затрепетала от близости столь физически притягательного мужчины, как Джесс Фоклейн. Оглушенная ударами его сердца, бившегося непостижимо близко, Лаура почувствовала, что от поцелуя ей не уйти. Закрыв глаза, она оказалась в незримой власти его губ, бессознательно отвечая на их мягкие требовательные движения, избежать которых ей уже не хотелось. Скрывать то, что творилось в душе, было бессмысленно, и дыхание вырвалось из ее горла с глубоким всхлипом прощания со свободой.

— О ком ты сейчас думаешь? — Голос Джесса был грубым и сдавленным от какого-то переживания, над природой которого, не говоря уже о смысле, ей некогда было раздумывать, потому что тепло его пальцев уже проникло в нехитрый разрез простенькой блузки. Гася бедрами конвульсивные изгибы рвущегося на волю девичьего тела, он не сводил глаз с ее зардевшегося личика.

— Какая… разница? — выдавила Лаура, вся дрожа. Сердце неистово колотилось в дюйме от его руки, которой он с неторопливой основательностью ласкал обтянутые кружевом упругие груди, умудряясь слить воедино нежность любовника с коварством обольстителя.

Что он ожидал услышать? Признание того, что чувства по отношению к нему даже теплее, чем она когда-либо признавалась самой себе? Боже милосердный! Неужели он жаждет ее унижения в обмен на обманчивую сладость своих ласк?

— Больше никакой… — За бархатной подкладкой его тона угадывался металл. — Потому что я хочу вытравить из твоей памяти имена всех твоих прошлых любовников, кто бы они ни были, так, чтобы единственным, кто заполняет твое сознание в те минуты, когда ты наслаждаешься моим телом, был я! — Его грудь тяжело вздымалась. Сонное молчание удерживалось в колеблющемся мареве полудня. — А ведь тебе действительно приятно, сознайся же, моя девочка!

Проклиная себя за слабость, Лаура собрала гаснущие силы, чтобы дать необходимый отпор. Чтобы сохранить достаточно гордости, можно было бы постоять за себя, обуздать его похоть, заставив принять собственные правила игры. Только абсолютная уверенность, что именно так все и будет, позволила ей пойти на этот богопротивный альянс.

Нужно только укрепиться в решении, что слово «жена» в ее случае — пустая шелуха, набор звуков, — и тогда его низменные страсти отхлынут прочь, дав ей возможность вновь обрести власть над собственным телом.

— Нет… нет… — Жалкий протест замирал у нее на губах, по мере того, как спираль новых ощущений, которые он сумел вживить в ее измученное тело, закручивалась все туже, втягивая в слепящую пучину умопомрачительного наслаждения. — О, Джесс… — Она выдохнула его имя, вся во власти темного гипнотического взгляда, беспомощно отслеживая, словно со стороны, хищно уверенные движения руки, скользящей к ее талии.

Прикосновение теплых пальцев, слегка надавивших на нежную кожу чуть ниже солнечного сплетения, резко вернуло ее к действительности.

— Это неправда! — вскричала она жалко срывающимся голосом, тщетно пытаясь избавиться от непрошеного гостя. — Я не настоящая жена тебе. Я твоя сообщница, и законы здесь совершенно иные, — продолжала Лаура, со страхом и неуверенностью вглядываясь в его непроницаемое лицо и напрягая все силы, чтобы разорвать опутавшие ее чары.

— Законы? Кто их придумал? Я всегда считал, что законы для всех одни.

Изнемогая под враждебным взглядом, Лаура опустошенно осознала, что, угодив между молотом неукротимого плотского влечения и наковальней изощренной неприязни, она на верном пути к превращению в наложницу Джесса.

— Малышка Ло Пэркью, ты же вовсе не стыдливая недотрога, как бы ты не мечтала убедить меня в этом! Твоя страсть заступаться за отбившихся от матери барашков могла со временем трансформироваться в увлечение менее благородное. Но времена твоей невинности в любом случае далеко позади. — Слегка приподнявшись, он глядел сверху вниз на ее залитое краской лицо. — И я тебе отнюдь не противен. Неужели ты считаешь меня зеленым недотепой, который не в состоянии прочитать ничего в твоих расширившихся зрачках, понять, что означает этот румянец? — Джесс усмехнулся. — Так назови мне хотя бы одну серьезную причину, почему бы нам с тобой не начать заниматься любовью?

— Да потому, что я не люблю тебя! — Высокомерный тон Джесса, наконец, расшевелил в ней злость, позволив стряхнуть оцепенение, но, к величайшей досаде Лауры, щекам, как будто стало даже жарче. О Боже праведный! Ну, какая там робкая девственница! Если бы он только знал!

Охваченная приступом ярости, удвоившим ее силы, Лаура сумела оттолкнуть Джесса. Вскочив на ноги, она повернулась к нему спиной и, отбрасывая с лица разлетевшиеся по сторонам светлые пряди, кое-как пыталась привести в порядок смятую и растрепанную одежду.

И опять, словно по знаку невидимого дирижера, зазвучал оркестр цикад, как бы возвещая конец сыгранного акта пьесы. Отчего же тревога никуда не уходит? Почему в ушах по-прежнему стучит так, как будто она только что пробежала марафонскую дистанцию?

— А что, собственно, общего у любви с радостью физического обладания?

Едва соображая, что делает, Лаура круто повернулась в его сторону. Он стоял, небрежно прислонившись к сосне, и ей пришлось собрать волю в кулак, чтобы справиться с волнением, грозившим охватить как пламя ее обычно трезвый рассудок.

— Естественно, ничего, если ты имеешь в виду себя! — едко сказала она, разглядывая в упор смуглую невозмутимую физиономию. — И еще одно: хватит называть меня Ло Пэркью. Что за маскарад, в конце концов!

— Славная была девчушка. Но времена меняются. Сегодня тебе больше идет именоваться Лаурой Фоклейн. И знаешь, по-моему, пора эту последнюю ситуацию превратить из временной в постоянную.

— То есть не разводиться после того, как пройдет достаточно времени, чтобы соблюсти приличия?! — опешила Лаура, чувствуя, что от беспредельной наглости предложения у нее перехватывает дыхание. — Но… зачем? Какой в этом смысл?