Джорджина Форсби - Только этот мужчина

Палома отстранилась и внимательно посмотрела в его лицо. Оно стало другим — исчезло выражение самодовольства и появилась теплота, которая говорила больше, чем слова.

Улыбнувшись, она снова прильнула к нему, поцеловала в подбородок и прошептала:

— Я уже верю, верю, что ты любишь меня. Как счастливы мы будем!

Эпилог

— Отлично. Постарайтесь выглядеть солидно, — командовал фотограф. — Что за испуганные взгляды? Вы ведь не уроните ваши драгоценные ноши?

Но Виола и Лавиния только прижали к себе свои свертки еще крепче. Взрослые вокруг них улыбались. Иден Макмиллан, бывший агент Паломы в Нью-Йорке, сказала ее мужу:

— Думаю, я должна пригласить на работу ту, что повыше, прямо сейчас. Виола, кажется? Она просто великолепна!

— Ничего не выйдет, — резонно заметил Джон. — Даже если она заинтересуется твоим предложением, придется подождать, пока ей исполнится двадцать.

— Жаль, — ответила Иден, продолжая с интересом наблюдать за происходящим.

Несомненно, у Паломы все сложилось удачно. За четыре года она слегка поправилась, что очень ей шло. И то, как она смотрела на своего замечательного мужа, говорило яснее всяких слов. Иден позволила себе сентиментально вздохнуть. Она кое-что понимала в мужской красоте: среди ее знакомых были самые красивые мужчины мира. Джона Патерсона нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле этого слова, но всякий раз, когда он появлялся в комнате, все замечали это. В его облике было столько уверенности, мужественности и властности, какими могут похвастать немногие мужчины.

Несомненно, он души не чаял в своей жене. Иден с завистью перехватила его взгляд, обращенный на Палому.

У него характер собственника, подумала она. Но если Палому это устраивает, никому до этого не должно быть дела. Кроме того, он, кажется, не против того, чтобы Палома работала. Вчера вечером он рассказывал о том, с каким увлечением она занимается садом. Сад у них действительно отличный. Палома молодец. Но, содрогнувшись при мысли о том, как красивые руки этой женщины копаются в земле, Иден вернулась к происходящему в павильоне. Двое девочек-близнецов держали на руках по одному маленькому братику, тоже близнецу. Да, ближайшие несколько месяцев Паломе не придется пачкать руки в саду. Будет достаточно других хлопот.

— Ты заметил, — шепнула Иден своему помощнику, — что у новорожденных волосы такого же цвета, как и у их сестер?

— Ну и что же?

— Ничего, просто мне показалось это забавным.

Но если девочка, что повыше, не дочь Паломы, то я готова съесть свою прелестную модную шляпку, подумала Иден.

— Тебе многое кажется забавным, — весело отозвался помощник.

Она пожала плечами. Что бы ни происходило раньше в их жизни, сейчас они стали одной большой дружной семьей. Девочки, видимо, обожали Палому и не скрывали своего умиления при виде братьев.

— Ты будешь еще рожать? — спросила Иден час спустя, когда они с Паломой уединились.

— Нет. Врачи сказали, что у меня может снова родиться двойня, и мы решили, что четверых детей нам достаточно.

— Да, пожалуй, детка, — отозвалась Иден хрипловатым голосом. — Лучше не испытывать судьбу. Прими мои поздравления. Я думала, что ты сошла с ума, когда решила бросить работу, но теперь я тебя понимаю.

Палома поймала взгляд Джона. Он приподнял свой бокал, приветствуя дам, и двинулся к ним через всю комнату. Сердце ее затрепетало. Она так любила его! Каждый прожитый год умножал ее счастье.

Поздно вечером, когда девочки уже лежали в постелях, она зашла, чтобы поцеловать их на ночь. Они были изумительными хозяйками и нянюшками этим вечером. Когда Палома показалась в дверях, обе девочки лукаво переглянулись.

— Давай, Виола, спроси лучше ты, — сказала Лавиния, сидевшая на краешке сестриной кровати.

— Спросить? О чем?

Странно было видеть на лицах дочерей одинаковое выражение тревоги и возбуждения. Некоторое время обе молчали, но потом Лав выпалила:

— Мы хотим знать — ты наша настоящая мама?

Наступила тишина. Лав закрыла рот ладошкой, и ее зеленые глаза, такие же, как у Паломы, расширились от ожидания.

— Да. Я ваша мама. — Голос Паломы оставался спокойным, хотя сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

— А папа — наш настоящий отец?

Палома кивнула.

— Тогда это означает… — Виола остановилась.

Присев к ним на кровать, Палома рассказала все, что случилось, опуская, однако, некоторые подробности. Обе девочки были смущены.

— Это похоже на сказку, — воскликнула Лав. Только слишком много совпадений, подумала Палома и улыбнулась.

— Да, — сказала она вслух, — и как в сказке, у всех, кроме вас, была тайная вина, и все много страдали.

Девочки понимающе кивнули.

— Ты не будешь против, если мы станем называть тебя мамой? — внезапно спросила Виола.

Но Палома покачала головой.

— Не стоит. Вы знаете, кто вырастил вас. Это имя принадлежит Анне по праву.

Палома на секунду задумалась и потом спросила:

— А как вы догадались, что я ваша настоящая мама?

Сестры обменялись хитрыми взглядами, и затем Виола сказала:

— Потому что у наших братишек такие же, как у нас, волосы. И еще потому, что хотя я и похожа на мамину фотографию, но еще больше похожа на тебя. А у Лав твои глаза. Все совпадает. Еще миссис Макмиллан сказала сегодня, что у меня твое телосложение.

Лав вспыхнула.

— Давно-давно я вошла в твою спальню, когда ты была в душе, и увидела на тумбочке медальон. Я заглянула внутрь и нашла там локоны. Мне было стыдно, что я взяла чужое без спроса, и ничего не сказала тебе. А когда родились братишки, я вспомнила про это.

— О, я понимаю. — Палома сняла медальон и открыла его. Она держала его так, чтобы обе девочки могли видеть два прекрасных рыжих локона точно такого цвета, как у братьев.

— Это наши? — спросила Виола.

Палома кивнула.

— Да. Я срезала их с ваших затылков, когда уходила из родильного дома.

— Почему ты не сказала папе, что мы родились у тебя?

Это был сложный вопрос.

— Как я могла? Он любил Анну, и она любила его. То, что случилось, было ужасной ошибкой. Я не хотела разбить сердце вашей маме, хотя если бы знала, что у нее не может быть детей, я бы, наверное, сказала ей. Оставить вас у себя я не могла. Я была слишком молода, глупа и бедна. И я отрезала ваши локоны и плакала потом над ними, пока хватило сил.

Она не знала, что на ее лице появилось отчаяние тех времен, но Лав подбежала к ней и крепко обняла руками ее колени.

— Ничего, ничего, — утешала она. — Не плачь. Все к лучшему. Разве не так?