Элли Блейк - Ее самое горячее лето

–  Времени в обрез.

–  Не обязательно все ставить с ног на голову. А с Люком можно поговорить. Надо его убедить, чтобы дал тебе отсрочку.

В глазах Клаудии блеснул огонек надежды.

–  Но ты слишком занята.

–  Чем это?

–  Джоной.

–  Смешная девчонка, – обыграла Эйвери название старого фильма с Барброй Стрейзанд.

Клаудия улыбнулась сквозь слезы.

– Клаудия, я не брошу тебя ради горячей летней любви. Мы с тобой как одна семья.

А семья – прежде всего. Сколько раз она слышала это от своей матери. Дескать, совсем ты отбилась от рук, доченька, давай-ка возвращайся в мое полное подчинение. Однако на сей раз ее подруга действительно нуждалась в помощи.

Наконец Клаудия улыбнулась по-настоящему:

–  Эта любовь правда такая горячая, как мне видится?

–  Еще горячее. Тем не менее я в твоем распоряжении. Что тебе поможет?

Тяжело вздохнув и оглядев почти безлюдный двор отеля, Клаудия промолвила:

– Чудо.

– Вечеринка, – повторил Джона за Эйвери, которая использовала его теплую голую грудь как подушку. Они лежали рядом в широком гамаке, натянутом между двумя пальмами на берегу у подножия холма, а морские волны лениво плескались у темных скал.

– Не просто вечеринка. – Эйвери блаженно вздохнула. – А званый вечер. Я же из Нью-Йорка, мистер Норт. И почти каждый август проводила в респектабельном Хэмптонсе. Ты не поверишь, во сколько благотворительных советов входит моя мать. Я – спец по связям с общественностью и рекламе. Так что, мистер Норт, прекрасно знаю, как все организовать.

Забавно, что именно такой вечер вынудил ее удрать в Австралию. А для того чтобы вдохнуть новую жизнь в «Тропикану», требовался званый вечер, каких здешние места еще не знали.

– Между прочим, это ты, милый Джона, навел меня на такую мысль.

– Что-то сомневаюсь, – проворчал он, а его перекатистый голос резонировал в его груди.

– Помнишь, как ты говорил мне, что ваша бухта – не просто череда отелей для туристов, а все вы здесь как родные? Так почему бы нам не собрать всех ради общего дела? Пригласим земляков, которые сейчас пользуются влиянием. И сыграем на слабой струнке каждого человека, любви к местам детства. Пусть купят благотворительные билеты, и у Клаудии дела сразу пойдут на лад. Мы добьемся, чтобы «Тропикана» снова заняла достойное место на туристических картах!

Он поднял голову, взял ее за подбородок и взглянул ей в глаза, явно не столь взволнованные, как у Клод.

– Исходя из твоих слов, ты в следующие две недели будешь занята.

О, отчего же?

– Немного.

– Хмм, – прогудел он и прижался к ней плотнее.

Но хотя она всем телом тянулась к нему, жаждала каждую секундочку лета провести в его объятиях, сделать его фанатом бейсбола – «Вперед, Янкиз», – любоваться его дружбой с Халлом и отдаваться неведомым ей прежде ощущениям, – Клаудия оставалась ее старой подругой. Таким образом, и в тысячах миль от дома она оказалась между двух огней – чувством долга и зовом сердца.

В прошлом всегда побеждало чувство долга. Безусловно. Едва у нее начинали завязываться с кем-то романтические отношения – мать была тут как тут. Почему-то у нее тут же случались нервные срывы, о чем она немедленно информировала дочь по телефону. Но теперь, вдали от эпицентра тех страстей, она понимала, что всегда была счастлива помочь матери. Потому что нет ничего хуже, чем причинить боль самому родному человеку на свете.

Но здесь, сейчас впервые выбор зависел только от нее. Помощь Клаудии в трудную минуту не требовала чрезмерных усилий, хотя с Джоной не хотелось расставаться ни на секунду.

– Я буду занята, – сказала она, прижимаясь к нему всем телом, – но не все время.

Услышав ее разъяснения, Джона медленно провел пальцем по ее обнаженной спине, отчего по ее коже пробежали мурашки.

– Думаю, до моего отъезда у нас будет еще немало дней, подобных сегодняшнему, – добавила она.

Его рука остановилась, и она почувствовала, как он напрягся, на сей раз как-то нехорошо. Она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Он двигал желваками, а в его глазах блестели серебристые огоньки.

Она тихо вздохнула и призадумалась. Они никогда не говорили о ее отъезде, просто незачем было поднимать эту тему. Жили сегодняшним днем, не задумывались о будущем. Да и как о нем думать, если она от одного его взгляда наполнялась сладкой истомой и болью одновременно, если все в ней вдруг загоралось так, что она едва дышала.

Чтобы переменить тему, Эйвери спросила:

– Как насчет гамаков?

– Вроде этого?

– Да. – Она хотела убедиться, что он не думает об их расставании.

После нескольких вдохов и выдохов он кивнул:

– Гамаки есть.

– Можно будет их у тебя одолжить?

– Для чего?

– Для нашего вечера! Ты меня внимательно слушал?

– Непросто тебя слушать, когда ты ко мне прижимаешься.

Наверное, так и есть, подумала Эйвери и выгнула спину под его рукой, протяжно вздохнула, когда он коснулся ее кожи. Секс не оставляет места для размышлений, тем более для размышлений серьезных.

– Но ты можешь помочь не только таким образом. – Она провела рукой по его груди, по загорелой прекрасной коже.

– А кто вообще сказал, что я собираюсь помочь?

– Я сказала. Продашь билеты всем сотрудникам своего «Северного чартера». Я уже послала Тиму список корабельной оснастки, которую мы одолжим у тебя для декора.

Как только он посмотрел ей в глаза, она перестала его нежно поглаживать. Оставалось лишь удивляться, что раньше этот взгляд приводил ее в ярость. Сейчас он смотрел серьезно.

– Ты предпочла Тима?

– Он импозантнее тебя. И не спорит по пустякам. Похвалил мои туфли. Думаю, нравлюсь ему больше, чем тебе.

– Это невозможно, – твердо ответил он, а ее как ураганом накрыла теплая волна радости. – Ты же знаешь, он – гей. У него есть бойфренд. Уже года три.

– Замечательно. Втюхаем билет и бойфренду тоже.

Джона хохотнул – наконец! – и глаза его подобрели. Он ответил ей поцелуем в уголок рта, затем в другой, со всей нежностью, которую обещал его взор. Джону отличала не только ворчливость, но и пылкость, он вдруг дарил ее нежным вниманием, погружая в сладкую истому и едва не лишая чувств.

После расставания она будет по нему скучать – сильнее, чем это можно представить, – но никогда не пожалеет, что побывала в сказочном мире Джоны Норта. Вот что главное, вдруг осенило ее. Не в ощущении утраты, которое наполнит ее после этого лета, а в том, что происходит с ней сейчас. Она не будет просить прощения у самой себя. Не станет себя корить. А жизнь продолжится.

Она чуть отстранилась, чтобы щелкнуть его по носу, провести пальцем по скулам, по морщинкам у глаз. Какая горячая у него кожа! Как приятно ее касаться!