Кристин Лестер - Вместо свадьбы
— Эвелин, думаю, настало время поговорить серьезно, — вдруг сказал он.
— О чем?
— О нас.
Она немного заволновалась:
— Знаешь, уже вечер, на улице становится холодно, а это кафе скоро закроют.
— Правильно. Надо брать такси и возвращаться на базу. Или вызывать нашу машину, потому что такси обойдется в огромную сумму.
— Ты об этом хотел поговорить?
— Нет.
— А о чем?
— Я же сказал: о нас. — Он встал, обошел столик и поднял ее на ноги. Вид его был торжественен. — Эвелин. Я завтра уезжаю. И, возможно, у меня не будет более подходящей возможности сказать тебе все, что я хочу.
Из динамиков лилась тихая музыка. Немногочисленные посетители кафе были заняты друг другом…
Сейчас, по меньшей мере, признается в любви, а то и сделает предложение! — подумала Эвелин, и у нее почему-то захватило дух.
— Давай потанцуем? Как тогда…
— Когда? — машинально спросила она, а Бернар почему-то испугался.
— Н-нет. Это я немного… господи, правда, о чем это я? Прости, перепутал.
В самом деле, несмотря на то что уже год работали вместе и пережили не один праздник в компании, они ни разу не танцевали за все время знакомства.
— Перепутал?
Он словно начал куда-то торопиться:
— Ну да… давай просто… сейчас будем вместе. Мне так приятно, когда ты в моих руках. Мне приятно было нести тебя, когда ты… Нет, конечно, я очень испугался, что ты замерзла или повредила себе что-нибудь, но… — Он вдруг неожиданно подхватил ее на руки и закружил прямо среди столиков кафе, продолжая что-то говорить, говорить…
Эвелин всерьез испугалась. Это не было похоже на спокойного Бернара. Это было похоже на какой-то поток сознания. Может, он — сумасшедший?
— Нет, — ответил он, словно прочитал ее мысли, и опустил ее на ноги. — Нет. Просто я очень счастлив сейчас. И очень несчастлив оттого, что это «сейчас» заканчивается. И нам надо домой. А завтра…
Эвелин вдруг все поняла. Она вспомнила, как Бернар смотрел на звезды в ее день рождения и как легко прозвучали и, наверное, трудно дались ему эти заветные слова: «Я тебя люблю».
Он боится ее. Боится и отчаянно любит, поэтому ведет себя так по-дурацки весь день. Ведь это последний день. И первый. Их первый общий день, когда они просто так, без всякого веского повода решили провести его вместе. Целый день! Если бы она кого-то так же сильно любила, она тоже, наверное, вела бы себя не совсем адекватно.
И Эвелин, желая подарить ему надежду и не очень хорошо понимая, насколько она будет разрушительна для Бернара, притянула его к себе и поцеловала в губы. Он начал отвечать, но как бы нехотя. Словно ему было лень это делать или неприятно. И это совсем не вязалось с тем, что он только что говорил.
— Бернар, ты не хочешь меня целовать? — спросила она, чуть отстраняясь.
— Нет, не хочу.
— Почему?
— Потому, что ты жалеешь меня. А мне не нужна твоя жалость.
— Я не жалею тебя. Я просто так хочу…
Ей казалось, что он весь дрожит, словно в лихорадке. Что он с трудом сдерживает себя, чтобы не взорваться. И что его терпение висит на волоске.
— Эвелин, пойдем прогуляемся. Все равно мы уже всюду опоздали, и возвращаться на такси — наша судьба. Какая нам разница?
— Ну… пойдем.
Они вышли на воздух, и Эвелин посмотрела на небо. Оно было еще светлым, но где-то в глубине его уже были видны звезды. Как тогда.
— Ты собирался мне что-то сказать.
— Я?
— Да. Нет?
— Да.
— Говори.
Он встал перед ней, словно провинившийся школьник, и сказал:
— Эвелин, я — дурак.
— Что?
— Я дурак. Я промотал свой последний шанс. Мне остается только сознаться тебе в этом… И все.
— Какой шанс? Какой дурак?.. О чем ты, Бернар? — Она взяла его за плечи и снова почувствовала, как сильно он дрожит. Впрочем, может быть, это от холода. — Что происходит? Ты можешь мне объяснить?
— Ты разбила меня в пух и прах, Эвелин! Я… я не боюсь в этой жизни никого, ты знаешь. Я умею в этой жизни все. Это ты тоже знаешь. Но вот появилась одна прекрасная юная девочка и разрушила меня до основания. И сейчас я стою перед ней и понимаю: да, я — слабак! На самом деле я никакой не сильный и ничего я не умею.
Она пожала плечами и, улыбаясь, взяла его лицо в свои ладони.
— Бернар, ты — прекрасен. И ты мне… нравишься таким, какой есть. Тем более я еще не знаю, какой ты есть, и мне интересно открывать тебя заново. Ты для меня — мешок с сюрпризами. Мне уютно и хорошо с тобой, и ты… ты нужен мне.
Последние слова она произнесла почему-то шепотом, и они словно проложили между ними невидимый мостик.
Бернар потянулся к ее губам. Если он сейчас поцелует меня, подумала Эвелин, мы точно никуда не поедем на такси! И, возможно, Бернар не поедет ни на какой остров. По крайней мере, завтра.
И она поняла, что отчаянно хочет этого. Чтобы они не поехали на такси. И чтобы он…
Губы Бернара оказались самыми вкусными на свете, во всяком случае, Эвелин не смогла отследить, когда начался этот поцелуй и когда она успела потерять ощущение времени. Она не знала, что от поцелуя можно получать такое наслаждение, когда все тело изнывает от удовольствия, когда живот сводит судорогой, словно они уже…
Впрочем, и эту деталь она тоже не смогла охватить сознанием, да и сознания-то по сути дела никакого не осталось: Эвелин просто висела у Бернара на руках и не видела, не слышала ничего вокруг.
Она пила его губы и не могла напиться. Жажда никак не утолялась, а может, все это — сон? Это вино, наверное, сыграло с ней такую шутку: ей снится Бернар, как он подхватывает ее на руки, как кружит по мостовой и кричит в небо:
— Я люблю тебя, Эвелин! Я люблю тебя!
А она обнимает его и хохочет как сумасшедшая. Они оба — сумасшедшие. На них смотрят прохожие и улыбаются.
А потом они бегут куда-то, держась за руки, они уже забыли про такси, про сегодня, про завтра, они смеются и целуются… И Эвелин понимает, что любима и что Бернар перевернет небо и землю, чтобы это сумасшествие продолжилось до утра… И ей все равно.
Ей все равно. А вокруг — город. А может, вокруг нет никакого города? Есть только руки Бернара, есть только губы Бернара… Еще, пожалуйста. Еще…
Нет, город был. И были в нем отели. И с ней был волшебник, который быстро и ловко, словно фокусник, достал откуда-то ключ от роскошного номера. А может, он заранее все спланировал?
Какая разница?! Главное, что это так прекрасно — позволять себя любить. Когда кто-то очень нежно любит твое тело и твою душу. А ты отлаешь себя. Нет — даришь. А этот кто-то знает, где нужно поцеловать и что нужно сказать, чтобы ты испытала блаженство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});