Джейн Донелли - Флирт и ревность

Торговля в салоне шла несколько оживленнее. Лэнгли немного продвинулся с «Денистонским утесом», а Филлис Баркер дважды побывала в салоне.

В первый раз она пришла, по ее словам, чтобы повидать Сайан и извиниться за то, что выпила бренди. Она считала, что выставила себя в смешном виде, потому что даже после того, как она пешком прогулялась до дому, голова у нее еще немного плыла. Сайан сказала:

— Ну что ты, все в порядке, не думай, — но Филлис осталась при своих сомнениях, хотя и была благодарна ей за утешения.

— Все равно это было так мило с твоей стороны, — сказала Филлис. — Меня это так взбодрило, а до этого я чувствовала себя просто ужасно.

— Надеюсь, сейчас ты чувствуешь себя лучше? — спросила Сайан.

Помолвка так и не была восстановлена. Эмили уже слышала об этом из нескольких источников, и Филлис сказала безнадежно:

— Думаю, да.

Лэнгли зашел к ним в студию, и Сайан увидела, как предательски порозовела светлая кожа Филлис. Хотя он намеренно не вступал в разговор и сразу же принялся звонить по телефону, тот факт, что он был с ними в одной комнате, сразу же заставил глаза Филлис блестеть, как звезды.

Она просидела довольно долго, болтая о живописи и о погоде, пока Сайан не сказала:

— Очень было приятно повидать тебя снова, но ты выбрала не совсем удачное время — мы очень заняты сейчас.

Филлис покраснела еще гуще и стала, заикаясь, бормотать извинения. Когда она засеменила вон из салона, Сайан почувствовала себя так, будто только что выбросила маленького трогательного щенка на снег.

Лэнгли слегка упрекнул ее:

— Ты была с ней немного резковата, ты не находишь?

— Она по-прежнему без ума от тебя, — защищаясь, сказала Сайан. — По-моему, она тебя просто боготворит.

— О, я так не думаю. — Прошло три года с тех пор, как он встречал Филлис Баркер на каждом углу, на ее круглом лице были написаны честность и обожание. Тогда ей было семнадцать лет, и она знала, что вся деревня над ней потешается и что, хотя Лэнгли добрый и с ним можно поговорить, она просто надоедает ему. Филлис было тогда не до смеха. Однажды ночью она спустилась к реке и рыдала там в одиночестве, потому что у нее не хватило мужества умереть и она не знала, как ей жить дальше. После этого у нее хватало гордости, по крайней мере, на то, чтобы держаться от него подальше.

Она была очень хорошенькая, и у нее были дружки. Гордона Вайкэса ей выбрали родители, потому что он был фермером, как и ее отец, и мог бы стать им вместо сына, которого они очень хотели, но которого у них не было. Ее отец начал строить для них бунгало, и Гордон приходил работать в «Вудграндж», на их ферму.

Но в последние несколько недель Филлис начала овладевать паника. Эмили отозвалась о ней как о дурочке, и она действительно создавала такое впечатление. Филлис казалось, что всю свою жизнь она старалась угодить людям, заставить их любить себя, она из кожи вон для этого лезла, буквально виляла хвостом всем и каждому. Она знала это, но ничего не могла с собой поделать.

В тот день, в субботу, Гордон сказал ей: «Бога ради, Фил, ты хуже любой старухи!» Она пыталась заставить его надеть шарф. Было не холодно, она повязала ему шарф просто потому, что они собирались идти на улицу и к вечеру могло похолодать. Он в очередной раз сорвал его с себя, и вместо того, чтобы сесть в спортивную машину, они так и стояли там, и наконец терпению Гордона пришел конец. И ему было уже наплевать на ферму и на все остальное, потому что Филлис бесила его до безумия.

Она давно уже знала, что это рано или поздно случится. Она видела знаки того, что это приближается, и для нее это было почти облегчением. Она повернулась и побежала к остановке автобуса, а Гордон пустился за ней и был рад, увидев, что она успела сесть в автобус. Он был немало удивлен, потому что автобусы никогда не приезжали по расписанию.

С тех пор он несколько раз звонил в «Вудграндж» по настоянию своих родителей, но каждый раз вздыхал с облегчением, узнав, что Филлис не хочет с ним разговаривать. Она была по-своему очень милой, но прожить с ней всю жизнь было не в его силах.

Конечно, за эти три года она иногда видела Лэнгли — деревня была маленькая, — и каждый раз сердце ее пускалось вскачь. Это случалось, даже если она просто проходила мимо салона. И вот теперь она снова выставляет себя на посмешище. Снова о ней все будут говорить и все станут над ней смеяться. Лэнгли Холлиз скоро женится на Сайан Роуэн, все об этом говорили.

Филлис не везло. Она и не ожидала этого и потому не удивилась, когда, зайдя в следующий раз в салон, узнала, что Лэнгли уехал на весь день на встречу с другим дилером, который продавал часы. У нее была заготовлена причина для посещения магазина — это был «Денистонский утес». Она хотела спросить Лэнгли, сколько он за него хочет получить, и сказала об этом Сайан.

— Боюсь, не знаю, — сказала Сайан, — а он вернется еще не скоро. Может, мы тебе потом позвоним?

— Да, пожалуйста, — сказала Филлис. Она посмотрела на картину так, будто это был пейзаж Тернера,[2] а потом перевела взгляд на миниатюру, над которой сейчас работала Сайан. — Ты тоже очень талантливая, да? — спросила она.

— Спасибо, — сказала Сайан; а что еще можно было сказать?

Зазвеневший как раз в этот момент дверной звонок был более чем кстати, потому что Филлис пошла за ней из студии к двери и сказала:

— Ну ладно, пока.

Когда покупатель ушел, было половина шестого, даже чуть позже. Сайан защелкнула замок, повернула вывеску на двери и пошла обратно в студию. Миниатюра была почти закончена, так что она могла немного задержаться и доделать ее сегодня. И заодно дождаться Лэнгли и узнать, удалась ли ему сделка.

Зазвенел колокольчик, но дверь открыли своим ключом, и Сайан крикнула:

— Лэнгли? Я здесь!

Вошел Барни.

— Работаешь сверхурочно? — спросил он.

— Просто хочу закончить. — Миниатюра стояла перед ней, и она перерисовывала на нее с поблекшей сепиевой фотографии бородатого мужчину, учитывая инструкции, написанные тут же: «Глаза голубые, волосы русые».

— Приближается гроза, — сказал Барни.

— Да? — Ей это было не страшно, дом находился в двух минутах ходьбы отсюда. Весь день небо было затянуто тяжелыми тучами, так что в студии горел свет.

— Щеголь какой.

— Был, наверное. Посмотри на дату — 1901. — Она взяла фотографию и протянула ему. — Глаз почти не видно. Приходится самой додумывать, а что делать? Напрягаю все свое воображение, я же не знаю, какой это был человек.

— Я бы не стал из-за этого волноваться. Думаю, те, кто заказал миниатюру, этого тоже не знают.