Джейн Арбор - Цветок пустыни

– Все это выглядит достаточно невинной забавой, – подбодрил он ее, – так что будет лучше, если ты присоединишься к ним. Лиз пришлось подняться на обломок скалы и ждать, что будет дальше.

А вокруг нее из толпы один за одним стали выходить молодые люди, они поднимались к девушкам, что стояли на своих небольших возвышениях, и после этого какой-то еще мужчина подходил к ним и процарапывал на плоскости каждого обломка контуры стоп каждой пары, дополняя полученную кривую кругом и еще, насколько могла видеть Лиз, какими-то символами внутри этого круга.

Стоя на плоском камне одна, Лиз чувствовала себя белой вороной и более чем просто глупо. Но как раз тогда, когда она стала размышлять о том, как ей убраться отсюда и при этом никого не обидеть, Лиз увидела, что Роджер подошел к ее отцу и теперь смотрел в ее сторону. Менее чем через минуту он уже стоял рядом с ней, жестом приглашая мужчину в синих одеждах начертить свои иероглифы и возле их ног тоже.

На этом вроде бы с этой церемонией было покончено. Пары стали рассматривать начертанные символы, отпуская шутки по этому поводу. Потом, прежде чем проститься со своей партнершей, каждый мужчина взял ее за руку и, низко поклонившись, приложил эту руку к своему лбу. Что же касается Роджера, то он, вместо того чтобы повторить эту процедуру, бросил своим ближайшим соседям несколько насмешливых замечаний на языке туарегов и, прежде чем Лиз поняла, что происходит, обнял ее и поцеловал прямо в губы, пылко, властно и с такой силой, противостоять которой у Лиз не было сил.

Наконец, сопровождаемый восторженными комментариями со стороны девушек, Роджер отпустил Лиз. Девушки кричали, хлопали в ладоши, а одна из них – та самая, которая уговорила Лиз присоединиться к ритуалу, – подскочила к Роджеру и, уперев руки в бока, подняла лицо, как бы настаивая на том, чтобы он поцеловал ее тоже. Но тут внезапно ее одолела робость, и она снова спряталась в толпе своих друзей, которые, перед тем как им всем уйти, накинулись на нее и стали громко ругать.

Скроив гримасу, Роджер опустил глаза на Лиз. – Надеюсь, – сказал он, – я не подорвал устои здешней морали! Возможно, в конце концов, все это было просто ошибкой.

Лиз глубоко вздохнула, чувствуя, как воздух буквально с болью выходит из грудной клетки.

– Ну, что касается меня, вы можете не сомневаться, что все это было ошибкой! – сказала она. – Как вы могли? Нет, как вы могли совершить такое перед всеми ними? И в любом случае, что значил данный ритуал? Вы должны были знать, что я не имела о нем никакого представления!

– Но если вы не знали, что же вы там делали вместе со всеми другими красотками? – с вызовом бросил Йейт.

– Одна из местных девушек – та самая, которая только что подходила к вам, – пригласила меня принять участие, и папа решил, что мне не следует отказываться. Он тоже не больше моего знал об этом мероприятии, за исключением того, правда, что еще до его начала один из мужчин подходил к нему и спрашивал, как меня зовут.

Роджер не сводил с нее глаз.

– Но теперь вы думаете, что все знаете, и не это ли является причиной демонстрируемого вами негодования?

Лицо у Лиз раскраснелось от гнева.

– Я ничего не демонстрирую! Но конечно же я смогла догадаться или почти смогла. Ну как мне не догадаться, когда все вокруг меня столь недвусмысленно стали разбиваться по парам. Это был какой-то ритуал, что-то вроде ухаживания, верно?

– Верно, – сухо кивнул Йейт, – но если это была всего лишь церемония, какая-то часть невинного ритуала, из-за чего вся эта ерунда? Или же вы что, ждали, что я позволю вам простоять третьим лишним, чем-то вроде девицы без кавалера на танцах?

– Вы могли бы подойти ко мне и, объяснив, в чем дело, увести меня оттуда!

– Ну как вы могли подумать, что меня можно обвинить в таком неблагородном поступке?

Возмущенная насмешкой, звучавшей в его голосе, Лиз резко возразила ему:

– Во всяком случае и если учесть, что применительно к нам вся эта инсценировка ничего не значит, целовать меня подобным образом на публике да еще делать при этом вид, будто бы вы искренни в своих намерениях, – это гораздо более неблагородный поступок! Если уж вам так угодно придерживаться ритуала, вы могли бы просто склониться над моей рукой, как это сделали все остальные мужчины.

– Не согласен. Во всяком случае, тогда я был не согласен. В конце концов, подобный способ выражения лучших чувств – это не наш обычай, и откуда мне было знать, что вы найдете процесс обмена простым приветственным поцелуем настолько неприятным.

– Это вовсе не было приветственным поцелуем!

В ответ он рассмеялся:

– Ладно, ладно! Выходит, что я не заслуживаю совсем никакого доверия, хотя бы как исполнитель достаточно впечатляющего действа? Во всяком случае, это понравилось нашим гостеприимным хозяевам, а вы слышали, как я объяснял им, что таков наш европейский способ скрепления союза, возникшего между нами благодаря их церемонии?

– Вы знаете, что я не поняла ни слова из того, что вы им сказали. И какой это там союз? Вы понимаете под ним ритуал, при котором они что-то нацарапали на камне? И ради бога, чего же они там нацарапали?

Прищурив глаза, Роджер окинул ее задумчивым взглядом:

– Вам случалось когда-нибудь задумываться о тех, кому приходило в голову вырезать на стволе дерева сердце, пронзенное стрелой, и некие инициалы под ним? Некоторые из подобных символов бывают свежими, сделанными вчера или позавчера, тогда как другие оказываются настолько стершимися и уже настолько малозаметными, что тот факт, что некие Боб и Лил, которым принадлежат эти инициалы, уже давно состарились, если живы вообще?

– Да, конечно.

– Так это то же самое. Процарапанные на камне контуры ступней, круг и иероглифы – это туарегский эквивалент вырезанного на дереве сердца, пронзенного стрелой. Вся разница в том, что, не имея подходящих деревьев, они вместо них пишут свои «Махмуд+Дассина = Любовь» или «Бени+Абба = Любовь» на камне. И раз уж об этом зашла речь, – тут Роджер искоса посмотрел на Лиз, – и здесь ветру и солнцу придется поработать столетие или два, чтобы стереть эту надпись «Роджер любит Лиз».

Лиз уставилась на него.

– Они не могли написать это! – воскликнула она.

– Извините, это просто образное выражение. Сомневаюсь, что у них вообще есть письменность, что они вообще могут писать на том языке, на котором говорят. Но они начертали символ, который, по их мнению, может обозначать мое имя, и еще один символ для обозначения вашего имени. Насколько я могу видеть, в этом нет ничего плохого. В конце концов, вряд ли кто-то из тех, кто проявляет интерес к любому из нас, когда-либо увидит эту надпись или поймет, что она означает.