Джейн Портер - Южная страсть
Но потом она закрывала глаза, и сны возвращались, и Лон в них был несказанно хорош, несказанно ярок.
Его глаза горели, когда он знакомился с ее телом.
Она чувствовала, как его твердое тело прижимается к ней, но стоило ей потянуться к нему, как он от нее ускользал. А когда она отталкивала его, он опять принимался ее целовать в плечи, в шею; тогда она поворачивалась к нему и отвечала. Ее влекло к его губам. Влекло к его глазам. Влекло к твердому телу и теплой, гладкой коже.
Мерзавец.
Софи резко проснулась. Ее пальцы сжимали край белой простыни, а кожу покрывала испарина.
Она чувствовала себя измученной, выжатой как губка, все ее тело, от губ до коленей, трепетало и пульсировало, каждая клеточка жаждала прикосновения Лона. Жаждала освобождения.
Он уничтожил ее. Уничтожил тем, что не взял ее.
Она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку.
Но суть не в сексе. Это Софи называла это сексом. Это она придала проблеме физический характер в отчаянном усилии защитить свое сердце.
Какая нелепость. Как нелепа она. Она вышла замуж за Клайва, чтобы быть уверенной в том, что Лон не сможет разбить ее сердце.
Лон — это шторм эмоций.
Клайв — это мир и надежность.
Не злая ли это шутка судьбы? Клайв оказался ненадежным, их брак не принес мира, а Лон, как оказалось, непоколебим как скала.
Лон — ее скала, ее опора.
Так было всегда.
Слезы подступили к глазам Софи. Она закусила губу, вцепилась в подушку и зажала ею уши, как будто этот жест мог ей помочь спрятаться навеки.
Она испортила жизнь и себе, и ему. Нет, она не маленький трусливый страус. Она — трусливый ядовитый страус. Она отравила себя, Клайва, Лона. И вот Лон пришел к ней, давая ей второй шанс, а она все-таки не решается?
Софи села на кровати, прижимая подушку к животу. Она любит Лона. Не было в ее жизни дня, когда бы она не любила Лона. Да, его необузданность немного пугала ее, но за прошедшие десять лет он отчасти научился справляться со своими порывами. Он по-прежнему страстный, но теперь он чаще смеется. Он шутит. Он стал куда терпеливее. Он куда меньше спорит.
И она нужна ему.
Ему нужна жизнь вместе с ней, а ей нужно все, чем он готов охотно поделиться: его сердце, его мысли, его тело, его судьба.
Она тоже хочет разделить с ним его жизнь. Им будет хорошо вдвоем. Она может представить себя его женой: вот они гуляют, завтракают, шутят. Эта жизнь будет напоминать те каникулы в Колумбии, но теперь будет еще лучше, потому что они стали старше и умнее. Жизнь внесла коррективы в их фантазии.
Но есть препятствия. Есть кое-что, чего Лон о ней не знает.
Она умеет быть мотовкой. Универмаг «Хэрродс» навсегда останется ее городским раем.
Она бывает импульсивной. Ее реакция на предложение Клайва была чисто рефлекторной; она объяснялась только известием о том, что Лон в очередной раз уехал из страны на три месяца.
Ее стихия — разрушение. Она оформила бы развод с Клайвом, если бы он не умер. В этом браке не было любви.
Вот как обстоят дела. Невеселая, зато правдивая картина. И она должна открыть Лону правду о себе. Он должен видеть, кто она и что. Если он сможет жить с ней, какая она есть, что ж, тогда она будет с ним.
Тогда он станет ее мужем. Будет ее любить. Так, как любит его она.
Софи потянулась за халатом. Нужно поговорить с Лоном не откладывая.
Из соседнего номера доносился звук льющейся воды. Софи поплотнее запахнула халат, подумав, что ей придется вернуться в свою комнату. Но шум воды прекратился, и она замерла.
Вперед, приказала она себе. Постучи.
Она выполнила собственную команду. Лон, обнаженный до пояса и мокрый, открыл дверь. На его бедрах было белое полотенце.
— Доброе утро, — сказал он, вытирая волосы другим полотенцем.
Софи не могла не смотреть на его перекатывающиеся по всему телу мускулы.
— Доброе утро.
Лон перекинул через плечо полотенце, которым вытирал голову. Перед ним были глаза Софи, огромные и грустные.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она.
— Присядь. — Он указал на широкий край мраморной ванны.
Софи села на черный мрамор и провела ладонями по бедрам. Открыла рот. Закрыла. Проглотила слюну и попыталась еще раз. Рот открылся. В глазах появились слезы.
— Я — страус, — горько произнесла она. — Когда-то я убежала от тебя, точнее, от себя самой. Не потому, что мне было все равно. А потому, что я принимала все очень близко к сердцу. — Верхняя губа Софи задрожала, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не потерять самообладания. — Я любила тебя все время после нашего первого медленного танца. Но любить тебя — это все равно что любить греческого полубога.
— Всего лишь полубога?
— Ты не такой смертный, как все мы. По крайней мере, ты кажешься другим.
— Суперменом?
— Вроде того. Мне всегда казалось, что мне не место рядом с тобой. Я не могла вообразить, как буду жить с тобой. — Она опустила глаза, на полы халата. — Может быть, я и не пыталась вообразить.
Лон почувствовал прилив невыразимой нежности.
— Какой же частью этих сведений ты думала меня удивить?
Софи сглотнула и засунула руки в карманы халата.
— Я искренне верила, что смогу быть счастливой без тебя. Я искренне считала, что забуду тебя, когда стану женой Клайва. — Ее глаза горели, потому ее взгляд сосредоточился на поясе халата. — Но я не могла тебя забыть. Я не могла не думать о тебе. Я возненавидела себя за то, что не поступила так, как должна была поступить. — (Лон шагнул к ней, и она резко отодвинулась к раковине.) — Нет. Дай мне договорить.
Грудь Лона горела. Она наказывает себя. Ну да, он хотел, чтобы она заплатила за ту боль, которую причинила ему; но этого он хотел когда-то. Это желание давно его оставило, оно перестало быть частью его.
— Незачем тебе проходить через все это. Я знаю, Софи, что ты сожалеешь. Я знаю, ты не всегда бывала счастлива. Но я восхищался твоими усилиями придать вашему браку смысл. Я уважал тебя за то, что ты не сдавалась, не уходила.
— Это не так. — Затравленным взглядом Софи смотрела на него; в зеркале отражалось бледное лицо призрака. — Это ужасно. Я хотела уйти. Настолько хотела, что не могла дальше терпеть. — Слезы уже капали, несмотря на самые отчаянные усилия Софи. — Лон, я подала на развод.
Лон окаменел.
— Что ты сделала?
— Я подала на развод накануне того дня, когда Клайв умер. — Софи дрожала и не могла остановиться. — Об этом никто не знал… Кроме Клайва.
Лон смотрел на нее целую вечность. Время как будто остановилось. Переменилось. Обрело свою жизнь.
— Мы говорили об этом вечером, накануне его смерти, — продолжала Софи. — Он был в Сан-Паулу и позвонил мне из гостиницы. Он был расстроен, но не стал говорить, в чем дело. Мне так надоело, что он не разговаривает со мной, я так устала от его вечных настроений, секретов и… Софи прижала ладонь ко лбу, стараясь говорить спокойнее. — Я высказалась. Я сказала: «Клайв, с меня хватит. Я не могу дальше так жить».
