Всего неделя на страсть - Кэтти Уильямс
Грейс понятия не имела, почему, черт возьми, тогда не предстала во всей красе и не отправилась на сайт знакомств.
Осторожность и ответственность так долго загоняли ее в угол. Вся энергия уходила на работу, а жизнь за пределами офиса, за пределами квартиры Томми и за пределами всех, связанных с заботой, практических аспектов, в которых он нуждался, отошла на второй план. Упущенные возможности встретить парня, повеселиться, увидеть, что ждет ее в будущем… не говоря уже о том, чтобы освободить Томми от удушающей заботы. Он не выразил этого словами, но она поняла без объяснений. Вместо этого она сидела в своем пузыре, ожидая, что же случится, и мечтая о мистере Невозможном.
Она едва осознавала влюбленность в начальника и то, в какие проблемы она могла вылиться.
Теперь она сидела здесь, желая разобраться с последствиями всех своих неверных решений, каким бы ни был результат.
Разумеется, рядом с его домом не было даже кафе. Только другие особняки с неприступными железными воротами и аккуратно подстриженными живыми изгородями, достаточно высокими, чтобы защитить обитателей домов от любопытных глаз.
У нее не было ключа от дома, но, к счастью, был код от калитки сбоку, и она вошла, надеясь, что ее никто не увидел, иначе они бы вызвали полицию.
Здесь определенно не любили незнакомцев, особенно тех, кто заходил через боковые калитки. Конечно, внутри никого не оказалось. Везде было темно. Входную дверь освещал только уличный фонарь. Она все равно позвонила в звонок и, не дождавшись ответа, села на скамейку. Она подготовилась ждать долго. Еще даже не было девяти. Слава богу, было не слишком холодно. Немного прохладно, но в толстом кардигане вполне терпимо.
Нико вернулся уже после одиннадцати. От Грейс он поехал в паб. Не в пафосный гастропаб. А в один из местных пабов у дома, потому что обратно он хотел дойти пешком. Настоящий паб, в котором мужик мог бы утопить печаль в нескольких бутылках пива.
Ему это было нужно.
Он сходил с ума. Он не мог смириться с тем, что узнал, и, хотя понимал, что ведет себя как осел, потому что, как никто другой, знал, что люди имеют право на личную жизнь, все равно чувствовал себя глубоко оскорбленным. Обиженным до глубины души. Раненный в местах, о существовании которых он даже не подозревал.
Похолодало. Он почувствовал, как прохлада проникает сквозь легкую куртку, пока неуклюже пытался попасть по кнопкам на кодовом замке калитки. Прогулка помогла протрезветь, но он все еще чувствовал эффект от выпитого пива. Недостаточного для того, чтобы забыть все, но достаточного для того, чтобы стало лучше.
Он почти не услышал шума слева, когда начал подниматься по мощеной в викторианском стиле дорожке, которая вела к двери.
Он заметил съежившуюся фигуру на скамейке, но ночной воздух не смог прояснить разум до конца, так что осознание, что кто-то сидит на его скамейке, мгновенно привело его в чувство.
Запас человеческой доброты сейчас был на самом низком уровне из возможных. Он быстро подошел и потянулся, чтобы схватить за шкирку того, кто калачиком свернулся на скамейке, а затем выругался, когда фигура развернулась и он понял, кто это был.
Она ахнула от удивления, заметив его на пороге. Теперь его очередь. Несколько секунд он ошеломленно наблюдал, как она потерла глаза и села. Он словно не узнавал ее.
— Боже, — пробормотал он и снова выругался: — Грейс, что ты забыла у меня на скамейке? Ты здесь давно?
— Мне холодно, — в ответ прошептала она.
Нико остановился, чтобы подумать. Одним плавным движением он поднял ее на руки, понес в теплую гостиную, осторожно положил на один из безумно дорогих кожаных диванов, встал позади, скрестил руки и уставился на нее.
Грейс подняла на него глаза. Их взгляды встретились, и она сглотнула, оказавшись в невыгодном положении, здесь, у него на диване, пока он возвышался над ней с выражением лица, от которого застывала вода.
Она попыталась сесть, но суставы затекли из-за того, что она заснула на скамейке.
— Расскажешь, зачем приехала?
— Извини.
— Ты приехала, чтобы извиниться? Грейс, когда стоял у тебя перед дверью, я сказал, что больше не хочу тебя видеть. — Голос звучал холодно и непреклонно. — Какая разница, знал я или нет о том, что у тебя есть брат? На тебе свет клином не сошелся. Уж поверь.
— Я знаю, что не сошелся, Нико.
— Ты дрожишь. — Он снова выругался, сказал ей оставаться здесь и через секунду вернулся со стаканом. — Пей.
Грейс взяла стакан, выпила виски и почувствовала, как по нервам пробежал огонь и придал ей столь необходимую силу.
— У меня не было от тебя секретов, — тихо произнесла она.
— Я же сказал…
— Да, что это не имеет значения. Ты пришел ко мне, чтобы попытаться затащить обратно в постель. Я знаю, Нико. — Она смотрела, как его лицо мрачнеет и становится хмурым. — Ты увидел Томми и приревновал, но потом узнал, что он мой брат, обиделся, и, поверь, мне жаль.
— Ты переоцениваешь собственную важность, Грейс.
Ее будто ударили, но она даже не дрогнула в ответ на его холодный взгляд.
— Я очень долго была безответно влюблена в тебя, Нико. — Вот так, честно. У нее будто гора с плеч, ведь от признания всегда становится легче. К сожалению, Грейс просто хотела провалиться под землю. — Я никогда не думала, что у нас что-то выйдет, потому что знала, какие девушки тебе нравятся. Фигуристые блондинки, которые наслаждаются всем, что можно купить за деньги. Я не фигуристая блондинка и никогда тебе бы не понравилась. Значит, безответно любить тебя было безопасно, потому что из этого бы ничего не вышло, и меня все устраивало, потому что… я была трусихой всю жизнь.
Она посмотрела на него, он подошел ближе и сел рядом с ней на диван.
Это не то же самое, что приветственное ругательство, и он не дверь, которую захлопнули прямо перед носом.
— Я была смелой, когда дело касалось мамы или Томми. Я брала все тяжелое на себя. Томми всегда был в приоритете, я всегда была сильной, и, будем честны, они оба надеялись, что я продолжу заботиться о них. Но у меня никогда не было возможности развиваться в той сфере, в которой развивались остальные девушки.
— Тебе
