Карен Брукс - Настоящий полковник

— Все это не дает стопроцентной гарантии, Эвелин.

— Тебя это действительно так беспокоит? — спокойно спросила она.

— А тебя нет?

— Нисколько, — голос ее был спокоен и тверд.

Том пытливо оглядел ее. Эвелин ждала, что он спросит почему, но вместо этого он сказал:

— Я требую, чтобы ты немедленно сообщила мне, если у тебя будет задержка хотя бы на один день.

Это был явный приказ, поэтому, лихо отсалютовав, Эвелин выпалила:

— Есть, сэр!

Иногда он был слишком уж военным…

Том рассмеялся и легонько шлепнул ее по мягкому месту, ссаживая с колен. Эвелин встала и запахнулась в халат.

— Когда мы уезжаем?

— Я договорился, что мы оставим номер попозже. Около шести.

Итак, им осталось провести здесь, в замкнутом пространстве гостиничного уединения, точно отсчитанное и неумолимо уменьшающееся количество часов. Поразительно, как быстро она привыкла к этому номеру. Возможно, это уединение стало бы утомительным, продлись оно, скажем, неделю, но как бы она хотела провести такую неделю… Только ее никогда не будет. Завтра они оба вернутся к работе, она на земле, он — в небе. Завтра ей предстоит вновь пройти через страх, потому что ее любимый мужчина будет опять совершать свою опасную работу, чему она не сможет помешать, чего не сможет предотвратить. Бесполезно даже пытаться… Есть мужчины орлиной породы, и Том Уиклоу был одним из них — только смерть или старость вернут его на землю. Эвелин с радостью разделила бы с ним его судьбу, если бы только он позволил ей это.

Впрочем, что бы ни ждало ее в будущем, сейчас она не хотела терять ни минуты счастья. Бог знает, что значил этот уик-энд для Томаса Уиклоу, может быть, очередное развлечение, но для Эвелин часы, проведенные с ним, перевернули все ее представления о жизни, выпустили на свободу необузданную страстность ее натуры.

Эвелин чувствовала себя полностью переродившейся, освобожденной, уверенной в себе. Как будто до этого она смотрела на жизнь сквозь тусклую серую вуаль, но вот пелена отброшена прочь, и мир засверкал перед ее глазами переливами радужных красок. И Эвелин не была больше лишней в этом мире — она стала его частью. Пришел конец ее одиночеству, одиночеству, длившемуся с того самого момента, когда рано проснувшаяся тяга к знаниям отделила ее от толпы сверстников.

Отдавая себя Тому, она приобретала гораздо больше, чем теряла, — ведь теперь этого нового, полученного от него, у нее уже никто никогда не отнимет. Том подарил ей воспоминания, он вооружил ее опытом… опытом исступленной страсти. А еще… Это было невероятно, нелепо, это противоречило здравому смыслу, но Эвелин чувствовала, что очень хочет, чтобы календарь подвел ее, чтобы она зачала ребенка… ребенка Тома.

— В чем дело? — он вопросительно приподнял черную бровь.

Черт возьми, оказывается, она так погрузилась в собственные мысли, что позабыла обо всем, даже о том, что стоит тут, как столб, и пялится на Тома черт знает сколько времени! Лукавая улыбка осветила ее лицо.

— Я просто подумала, — серьезно поделилась она, — сколько женщин можно было бы завербовать в наши доблестные вооруженные силы, если бы ты согласился позировать для рекламы плакатов в обнаженном виде.

В первую секунду Том озадаченно смотрел на нее, потом громко расхохотался, вскочил с дивана и поймал Эвелин за длинную полу халата.

— Так значит, ты готова делить меня с сотней-другой американских женщин?

— Ни за что на свете!

Юркнув под его полураскрытый халат, Эвелин крепко прижалась к обнаженному телу Тома.

Ее рука скользнула вниз, к его паху, и Том снова почувствовал прилив желания, несмотря на только что опустошившую их любовную схватку.

— Даю тебе два дня на то, чтобы взять себя в руки, а потом вызываю полицию.

— У нас нет двух дней, — уточнила Эвелин, взглянув на часы. В нашем распоряжении осталось всего восемь часов.

— Ну раз так, то черт меня возьми, если я упущу хоть минуту! — поклялся Том, подхватывая се на руки. Он решил, что для долгой игры сейчас лучше всего подойдет постель. Когда он проносил ее через дверь спальни, Эвелин еще крепче прижалась к его мускулистой груди, мечтая о том, чтобы время остановило свой бег.

Как ни странно и непривычно было вылезать на свет из этого интимного кокона, но уже в шесть тридцать они пустились в обратный путь на базу. Эвелин молча сидела на своем месте, пытаясь заставить себя смириться с неизбежным окончанием их уик-энда. Она будет спать одна сегодня и завтра, и все последующие ночи до следующих выходных.

Если, впрочем, Том захочет продолжения. Он ничего не сказал даже о завтрашнем вечере, не говоря уж об уик-энде.

Она посмотрела на Тома. Перемена была едва уловима, но чем ближе они подъезжали к базе, тем меньше он был ее мужчиной, тем больше превращался в полковника Уиклоу. Он думал о «Дальнем прицеле», о своих «Крошках», гладких, смертоносных и прекрасных, о том, как они, наверное, стосковались по его умелым рукам.

Возможно, он любит «Крошек» гораздо больше, чем ее. Они летали с ним, дарили ему такую скорость и такую высоту, которую она не способна ему дать… Ну и пусть, она готова смириться с этим, и хочет лишь одного — чтобы стальные птицы сберегли ее возлюбленного и невредимым вернули его к ней…

Уиклоу проводил Эвелин до двери гораздо раньше, чем она была готова расстаться с ним. Он возвышался над ней, пожирая ее жадными очами.

— Сегодня я не буду целовать тебя на прощание, — сказал он. — Боюсь, не сумею остановиться. Я слишком привык обладать тобою.

— Тогда… спокойной ночи.

Она хотела подать ему руку, но внезапно резко отдернула ее и спрятала за спину. Нет, она не сможет просто пожать ему руку. Это будет слишком тяжело после безумной близости этих дней, слишком возбуждающе… Лишь грубо напомнит о том, что сегодня они будут спать отдельно.

— Спокойной ночи. — Он резко повернулся и зашагал к машине. Эвелин сразу же захлопнула дверь, не желая смотреть, как он отъезжает.

Крошечный номер, кстати, роскошный в сравнении с большинством остальных на этой базе, показался ей тюремной камерой, мрачной и душной. Эвелин включила кондиционер, но ничто не могло заполнить пустоту, поселившуюся в ее душе.

Она очень плохо спала этой ночью. Ей нужен был Том, она тосковала по его мускулистому телу, к которому прижималась две ночи подряд. Ее тело, лишенное чувственных наслаждений, к которым уже успело привыкнуть, изнывало от вожделения.

Проснувшись задолго до рассвета, Эвелин почувствовала, что больше не уснет. Работа всегда была для нее панацеей, возможно, поможет и сегодня. В конце концов, ее пригласили сюда работать, а не крутить роман с руководителем испытаний…