Рыжая помеха (СИ) - Зайцева Мария

И стыдно, и страшно, и волнительно до невозможности.

И Макс такой… Такой… Боже, я таяла буквально, прощала ему все его поведение свинское, все грубости, все, вообще все!

И потому кошмаром, диким ступором была для меня сцена его ареста.

Я стояла, смотрела… И поверить не могла. А он меня глазами в толпе выцепил, серьезный такой, напряженный. И не отводил взгляда.

И не вырывался из полицейского захвата, не говорил ничего, вообще ни слова!

Так жутко, так страшно!

Я не выдержала, не смогла стоят и смотреть, как его уводить будут.

Развернулась и пошла прочь. Прямо в женский туалет, заперлась в кабинке, чтоб никто не видел Свету в таком состоянии… И завыла, тихо-тихо. Просто не смогла сдержаться. Слезы текли, пальцы дрожали, не унимались никак.

И в голове был полный ступор, сумбур.

И так жалко себя было, жалко!

Ну почему мне так не везет? Почем мне одни уроды попадаются?

Андрей мне изменил, не стал ждать, когда я на близость решусь… Крас употреблял наркотики. Я узнала об этом совсем недавно, но сразу прервала с ним всякое общение. Уж если что и удалось родным мне привить железобетонно — так это полное отвращение к наркотикам и людям, их употребляющим.

И вот теперь Макс…

Я не могла поверить в то, что увидела, но реально на моих глазах ведь его обыскивали! На моих глазах! А я ведь… Господи, я ведь дура такая… Влюбилась! Дура! Дура-дура-дура!

Я так на себя разозлилась, что даже пару раз по щекам ударила, чтоб прекратить истерику и привести в чувство.

Более-менее удалось.

А затем меня Валя нашел.

И вот удивительно, не стал очернять Макса, несмотря на то, что тот его так обидел сильно.

— Слушай, точно тебе говорю, подстава это, — убедительно шептал он, оглядываясь тревожно на закрытую дверь женского туалета, — твой неандерталец вообще никак не среагировал, а я слышал, что Гошик звонил кому-то, говорил, что Макса приняли.

— Ну, это может и не связано быть, — хлюпала я носом, опять позорно разревевшись, теперь уже из-за надежды и облегчения, которые мне принесла мысль о невиновности Макса.

— Ну прям! — опять зашептал Валя, — то, что Макс к тебе неровно дышит, весь универ в курсе, вот Крас и…

— Как это? Откуда? — удивляюсь я, не припоминая, чтоб мы палились… Ну, по крайней мере, откровенно…

— Откуда? Ты чего, дура? Да вас половина универа слышала сегодня в подсобке!

— Ох…

Мне в этот момент стало настолько стыдно, что еле на ногах удержалась. Позорище!

— Эй, ты чего? А ну держись! И вообще, пошли отсюда, — Валя подхватил меня под локоть и потащил к выходу, бормоча по дороге, — тоже мне, событие… Да тебе еще больше завидуют теперь! Такого парня урвала, куда там всяким Красам! Я точно говорю тебе, подставили твоего Макса! Но разберутся, я думаю. А ты, может, родню подключишь?

Валя был одним из немногих, кто знал, чья я дочь. Основная масса студентов слышала, что мой папа — генерал, а брат — полковник, но вот какой именно службы, не имели представления, конечно же.

Мысль о подставе прочно засела в моей голове, и я ее начала думать.

Думала-думала… И надумала.

К папе обращаться — не вариант. Он слишком крупная фигура, не умеет бить точечно, только по площадям. От Макса останутся рожки да ножки. Где-нибудь в Забайкалье.

Оставался только Витька.

Он поможет. Обязательно.

И хорошо, что пригласил к себе.

Теперь глазки котика из Шрека применю. Не сможет отказать сестренке маленькой.

Настоящая помощь по-братски

— Рассказывай давай, как вы пересеклись, — Витька, серьезный, как Илья Муромец на заставе, последовательно отрубает все гаджеты, закуривает и режет меня фирменным полицейским взглядом.

Я это называю «Допрос с пристрастием по-родственному».

За многие годы у меня выработался вполне серьезный иммунитет к такому, а потому привычно строю пай-девочку и дую губки.

— Ну я же сказала, Ви-и-ить… — тяну немного манерно и чуть обиженно, самую малость, чтоб дать понять, что младшую сестренку обижать нехорошо, — в универе…

— Ага… А он сам подошел?

Я хлопнула ресницами, задумавшись… А в самом деле, кто первый подошел? Так как-то быстро все получилось, неожиданно даже…

— А почему спрашиваешь? Какая разница? — так, теперь чуть-чуть больше обидок, — я тебя прошу только помочь… Если это реально. Он не виноват, говорю же, его Крас…

— Вопрос про Краса, — тут же перебивает меня братик, отказываясь почему-то в этот раз потакать мне! Черт! Надо было его дома дождаться! Поцеловал бы Сашку, потискал Арсюшку, размяк, оттаял… А тут — хоп! — и я с просьбочкой. Маленькой. Малюсенькой такой… — Какие у тебя с ним отношения? И какого хрена парень, который толкает наркоту, рядом с тобой? И еще сразу: какого хрена ни я, ни отец не в курсе, что у вас в универе толкают наркоту, а ты в курсе? И даже общаешься с одним из торговцев?

Он повышает голос, выглядя при этом до такой степени злым, что я даже теряюсь. И линию поведения теряю.

Только сижу, глупо хлопаю ресницами и лихорадочно продумываю стратегию.

Что делать-то теперь?

То, что я совершила ошибку, приперевшись сюда и вообще заикнувшись про свои отношения с Красом и с Максимом, ежу понятно.

И как же мне раньше в голову не пришло, что это палево страшное?

Что мне, по идее, сразу надо было сказать брату про Краса?

Ведь уже пару дней знаю…

Но не сказала… И не планировала, если честно. Просто устранилась сразу, и все.

А Витька теперь из меня душу вытрясет… И под домашний арест. А мне нельзя! Мне Макса выручать!

Мысль о моем диком парне придает сил и уверенности.

А еще проявляются зачатки интеллекта.

То есть, я понимаю, что нельзя сейчас лезть в бутылку и орать «А чо такова» и «Мое дело, с кем дружить». Добьюсь этим только карательных мер по отношению к себе.

Нет. Надо плавно. Надо… Где там у меня обиженный котик из Шрека?

Смотрю на Витьку испуганно, дрожу нижней губой, мну нервно юбку.

— Я не знала, Вить… — шепчу еле слышно, — я вот только вчера… Хотела тебе сегодня говорить… И не успела. Он Макса… Подстави-и-ил….

И тут надо заплакать. Аккуратно и красиво.

Я умею. Я в этом профи.

Лицо Витьки ожидаемо смягчается, он выходит из-за стола, отводит меня в сторону, сажает на диван, дает воды.

Трогательно стучу зубами по краю стакана.

— Свет… Ну вот дура ты у меня все же… Ну как ты умудряешься все время влипать-то?

Голос старшего брата умиротворенный и усталый. Поверил, значит.

Хорошо.

— Я не специально… Я же… Он же… И вообще… А Макс…

Хлюпаю носом, лепечу бред. Давай про Макса, братик. Давай. Помоги своей сестренке.

— Теперь про Макса твоего, — ожидаемо сворачивает на нужную тему Витька, — я пробил информацию, ничем помочь не могу тебе. И ему. Наркотики у него нашли реальные, и есть сведения, что это не первый его залет.

— Как?

Я теряю контроль над голосом, говорю звонче и грубее, но Витька не реагирует. Продолжает говорить.

А я — охеревать от полученной информации.

— У него личное дело, Свет, размером с три тома «Войны и мира», или их четыре все же?

— Какое дело?

— Его. Дело. — Он говорит четко, смотрит мне в глаза серьезно. И я понимаю, что да. Правду говорит. И сейчас еще скажет. Что-то, что мне не понравится. Разделит ситуацию на «до» и «после». — Он преступник, Свет. И у него срок есть. Он сидел. Понимаешь?

— За что? — голоса у меня нет, пропадает куда-то. И сердце не стучит.

— Много за что. Угон, кражи, нанесение телесных… Много чего, Свет.

— Но… Но он же… Учился?

— И что? Одно другому не мешает. К тому же, судя по произошедшему, он не учиться к вам пришел.

Ощущение, что я умерла. Вот в самом деле, сердце не бьется, дыхание не чувствуется. И в груди тяжело-тяжело. Словно уже в могиле и землей присыпана.

И в глазах темно.

Витя не врет мне, я знаю.