Галина Яхонтова - Черная роза Анастасии

Чарли и Петя колесили, заезжая в большие и малые города и государства. Когда „форд“ въехал на мост над символичной Эльбой, оба, и русский, и американец, испытали чувство восторга, сравнимое с тем, какое охватило встретившихся на этом месте лет пятьдесят назад союзников.

Все дороги, как казалось приятелям, вели в Москву. И привели в конце концов.

На Петю, как и следовало ожидать, сразу же навалилась уйма редакционных дел. Тем более что он прихватил к отпуску недельки две лишних.

А Чарли взяла „на поруки“ дантистка. Тем более что она сносно лепетала по-английски. Сначала Петина половина играла роль гида. Она открывала иностранцу экзотическую прелесть России, сопровождая его в Архангельское, Коломенское и Марфино. Потом она обнаружила в зубе гостя свежую дырочку. И, проявив все свое умение, законопатила ее в лучшем „русско-американском“ виде. Это был беспроигрышный прием: им хищная женщина покорила практически весь Союз писателей. Или два союза, на которые, как пчелиный рой, разделился теперь некогда единственный.

В обратный путь Чарли снова пустился не один. Теперь его сопровождала экс-Орлова, вдохновленная его живописными англоязычными рассказами о диком Западе. Благо она понимала журналиста „в оригинале“. К счастью, он оказался холостым, а потому почел за честь спасти хотя бы одну прекрасную русскую полногрудую матрешку от невзгод эпохи перемен.

А Петя Орлов страшился смотреться в зеркало, боясь увидеть в нем соперника матадора.

Нет, наверное, все же поэт Орлов происходил не из одноименного славного рода, а от случайной дворовой ветви графов… Потому что, как известно, истинные Орловы вели себя в подобных ситуациях абсолютно по-иному. Один из них, как рассказывали, обольстил и доставил из Италии ко двору Екатерины II самозванку Елизавету Тараканову. Но чтобы у Орловых уводили женщин?! Приоритет здесь принадлежал поэту Петру, который утешал себя тем, что главное — быть первым. В любом деле.

— Вот тут-то я его и охомутала, — закончила повествование Ладова, — только пил он очень. Безобразно просто.

— А где же девочка, дочка его?

— Пока живет с нами. Но „зубастая“ звонила, что оформляет необходимые документы и вот-вот заберет ее в Штаты — Люба не выдержала и вздохнула: — Скорей бы! Совсем я умаялась с этим „вождем краснокожих“.

Настя тоже умаялась со своим „вождем“. Уже недели две, как она спала полусидя, потому что живот изнутри давил на диафрагму, отчего перехватывало дыхание.

„Скорей бы уж… Скорей бы…“ — осторожно вздыхала она.

Просматривая как-то свежий номер „СПИД-ннфо“, Настя среди выдержек из читательских писем обнаружила такое милое признание: „Жену свою я очень люблю, поэтому изменяю ей редко…“

Тема супружеской верности и измены в наше смутное время не слишком модная, в поэзии, в эстраде последних лет часто использовалась; при этом пропагандировалась скорее измена, чем верность. „Там, где я, там нет со мною места рядом“, — напевала Настя и невольно в ее мысли протискивалась тень Ростислава Коробова.

Тени — они вездесущи…

Эти проблемы занимали как доброй памяти леди Чаттерли, так и прекрасную свинарку по имени Минна Карлюн, из романа мудрого финского мужчины Марти Ларни.

Она сумела откопать даже гносеологические корни мужской измены: „Общеизвестно, что тоска толкает мужчину на поиски развлечений, а „развлекаться“ для них — значит делать такое, что вообще делать не следует. По этой причине любовь собственной жены развлекает их, как правило, очень редко, поскольку она дозволенная“.

К чести Настасьи Филипповны надо сказать, что она никогда не засыпала в чужих постелях и не посещала „с определенной целью“ чужие дома. Потому что, наверное, нет на свете ничего несвободнее подобной свободной любви, когда пугаешься и тиканья чужих часов, и поскребывания ничейной мыши.

Но любовницу она могла жалеть и даже сочувствовать ей. А как бы она себя повела, оказавшись на месте обманутой жены? Подала бы на развод? Ушла бы? Устроила бы скандал? Простила бы мужа? Ее „компьютер“ не давал ответа.

Вечером она занималась самым прозаическим на свете делом: месила тесто. Она аккуратно развела молоком дрожжи, всыпала муку, осторожно посолила, а потом накрыла кастрюлю крышкой, поставила в теплое место — у камина — и стала ждать. Что-что, а ждать она в последние месяцы научилась…

Нет в мире более послушного и благодарного материала, чем сырое тесто. Настя трудилась по всем правилам: добавляла муку, растирала с сахаром яйца, растапливала масло. А потом долго месила густую, податливую, как женская суть, массу.

Ее творение готово было принять любую начинку, какую она, творящая, могла ему предложить. Настя начиняла пирожки рубленым мясом, перемешанным с золотистым обжаренным луком. А потом уложила дюжину близнецов на противень, дала им расстояться, смазала каждый разболтанным яйцом и поставила в горячую духовку.

И вот они, горячие, румяные, уже лежат на доске под полотенцем, обмякают, дожидаясь хозяина — кормильца и едока.

Настя чувствовала себя участницей ритуального действа, маленьким камертоном, пытающимся воспроизвести эхо старинного домостроя.

Евгений приехал усталый, но, как всегда, сдерживал накопившееся за день раздражение. Настя с умилением наблюдала, как он поедает один за другим ее „близнецов“. И светлеет лицом, потому что путь к его сердцу тоже лежит где-то вблизи желудка.

Он из того же теста, что и все мужчины…

А Настя с сегодняшнего дня — настоящая Пирожникова.

Потом они сидели в гостиной и молчали. Евгений просматривал газеты, а она перечитывала „Иосифа и его братьев“.

Им было хорошо вдвоем, они не мешали друг другу, не заглушали того, что звучит у каждого в душе. Наверное, им удалось воплотить ту самую гармонию, о которой писали в трактате „Зеленые братья“. Идеалом для них было иметь общее сознание, но не терять при этом ощущения личности. Теперь Настасья знала, в чем просчитались зеленые утописты: они хотели создать сообщество многих — целого племени. Но на деле душевный симбиоз возможен только для двоих. Например, для них. Они вместе, в общем доме.

Мужчина и женщина…

Муж и жена…

Поцелуев решил развестись с супругой. А многие знакомые Насте предприниматели этот Рубикон уже перешли. Она заметила, что процент распада семей в их окружении был значительно выше, чем в среднем по стране. И эта тенденция не могла ее не беспокоить.

— Женя, почему все твои приятели разводятся? Словно эпидемия вспыхнула.

— Разводятся… Но далеко не все.