Mara Palpatyne - Deus, ex-machina

Трис смотрела в окуляр, а думала, как ни странно, об Эйден. Она часто думала о ней, об их отношениях, когда оставалась в одиночестве. Тристана никак не могла разобраться в своих чувствах, а тем более не могла понять ее чувства к себе.

Воспитанная в жестоких условиях трущоб Среднего Мира, Трис была чужда эмоциональности, не знала, что такое любовь и, вероятно, не умела любить. Тем не менее, Эйден пробудила в ней чувства – нежность, желание защитить… и еще что-то, от чего становилось очень хорошо, когда они были вместе, от чего начинала кружиться голова, когда кто-нибудь из них легко касался другой. И страх. Сильный страх, что это прекратится.

Возможно, это и была любовь, но они были слишком сдержаны для того, что обычно называют любовью. Они словно боялись признаться друг другу в том, что и так было давным-давно известно не только им, но и всем окружающим. И это тревожио Трис. А Эйден, казалось, ничто не тревожило. Рядом с Тристаной она ожила, заиграла как язычок пламени, в честь которого она получила свое имя. И Трис чувствовала себя от этого такой счастливой…

– Капитан, он отсоединил эти… штуки.

– Вижу. Хм… Но ведь это не могут быть корабли? Слишком маленькие, там человек не уместится. И к тому же…

– Они горят!

Действительно, в задней части каждой из двух "сигар", которые теперь зависли под фрегатом, появился факел пламени.

А потом произошло невероятное…

Персефона наслаждалась полетом, несмотря даже на неведомую угрозу, которую она ощутила, увидев непонятный корабль. Скорость ее аэроплана была довольно большой – несколько раньше они с Дитом придумали и создали разгонное устройство, так что начальная скорость "Уху" составила 100 – 120 миль в час, но, конечно же, постепенно затухала. Вместе с тем, они находились сейчас неподалеку от Бездны, и воздушные потоки здесь были довольно сильны.

Лу тихо ворковала в своей корзинке – ей тоже нравился полет. Ничего не предвещало беды. Перси не могла знать, что именно в это время зависшие под корпусом чужого корабля "сигары" начали двигаться, и двигались они совершенно неестественно.

Если бы, допустим, облако полетело строго прямолинейно – сторонний наблюдатель счел бы это странным, а если бы оно резко, словно на стену напоровшись, остановилось, а потом еще и повернуло на 90 градусов прямо на месте? Неудивительно, что команда "Неотвратимого возмездия" была шокирована – "сигары" вели себя именно таким образом, совершенно невероятным для Ойкумены. А человека всегда пугает неведомое…

"Уху" не имел на борту мощной оптики, поэтому "сигары" Персефона заметила довольно поздно, но сразу поняла – это угроза. Слишком уж целенаправленно двигались они к "Неотвратимому возмездию", маневрируя при этом во внушающем ужас броуновском танце.

«Дит не сможет прицелиться по ним,» – думала Персефона; она бы не очень удивилась, что как раз в этот момент Дит вместе с сестрами Пэддл пытается прицелиться в приближающиеся торпеды – и не может сделать этого.

Реальность опрокинула расчеты капитана – "сигары" во-первых, двигались слишком быстро, а во-вторых, существовала вероятность того, что они наведутся на фрегат.

– Кто знает? – говорил Язон. – Если они могут так маневрировать, от них всего можно ожидать.

Персефона приняла решение и двинулась навстречу торпедам, доставая из-за сидения толстую черную трубу (при этом Лу испугано взлетела, но тут же вернулась на свое место). В трубе было еще одно изобретение Дита – портативная малогабаритная торпеда. Она была очень недальнобойной и несла небольшой заряд, но при этом была куда быстрее обычной и снабжалась чрезвычайно чувствительным гироскопом.

Сигары уже были очень близко. Они двигались просто неправдоподобно быстро. Перси успела хорошо рассмотреть первую. Вблизи она казалась еще более чужой – обтекаемый зеркально-серебристый корпус, на котором переливались алые отсветы Ядра, казалось, появился в этом мире из какой-то другой реальности, живущей по совершенно иным законам.

К счастью, Персефона заметила, что хаотичные прыжки "сигары" все-таки имели определенный порядок; так, начиная перемещение во фронтальной плоскости, торпеда двигалась прямолинейно, пока не достигала нужной точки; там она на некоторое время перемещалась вперед, а затем начинала очередной маневр. Все происходило очень быстро, а времени, чтобы прицелиться не было вовсе, поэтому Перси скорее уповала на Творца и Пророка Уотса, когда, наведя тубус на выбранную точку упреждения, выпустила торпеду.

Вспышка взрыва на мгновение ослепила приникших к окулярам членов экипажа. Когда миг ослепления прошел, ближней к кораблю "сигары" уже не было. Она просто исчезла, словно была иллюзией.

– Их можно уничтожить! – радостно закричал Дит. – Теперь только бы вторая хоть на мгновение перестала метаться…

Вторая торпеда, тем временем, стремительно приближалась. Персефона в отчаяньи закусила губу – она понимала, что ничего не может сделать с ней. На борту "Уху" из оружия осталась только картечница, из которой вряд ли можно было повредить торпеду.

В отчаянии Перси решилась на таран, и почти преуспела, однако "сигара" грациозно увернулась от относительно неповоротливого планера. Тем не менее, неожиданная атака и невесть откуда появившийся объект, казалось, озадачили странный аппарат. Он замер и буквально на месте развернулся к планеру.

Считаных секунд хватило Диту чтобы поймать в прицел сигару и всадить в него, один за одним, несколько снарядов. Увы, для "Уху" эти секунды оказались роковыми – в носовой части странного аппарата вспыхнул огонек – открыл огонь встроенный пулемет. тяжелые пули быстро искрошили легкое крыло планера, и когда "сигара" от выстрелов Дита отправилась в небытие, "Уху" уже стремительно несся в кромешную бездну, а фрегат, принесший две страшных «сигары», развернувшись, спешил убраться восвояси.

Преследовать его не стали.

Оцепенение – вот как можно назвать чувство, овладевшее экипажем "Неотвратимого возмездия".

Все молчали. В наступившей тишине особенно резкими стали те звуки, на которые обычно не замечаешь – скрипы конструкций, постукивания механизмов…

Все смотрели на Дита. Тот стоял бледный, как труп, даже тонкие губы стали синюшными, словно от лица канонира разом отхлынула вся кровь.

Он не заплакал, хотя многие ожидали именно этого; к тому же его глаза предательски блестели невыплаканными слезами, но…

Он не заплакал. Молча развернувшись, Дит ушел в кубрик, где просто сел на рундук и стал смотреть в переборку, молча и страшно.